Зуб дракона - [2]

Сокова презрительно фыркнула и не замедлила отфутболить колкость обратно:

— На себя посмотри, верста коломенская…

Это мы с ней всегда так пикируемся, выражая таким образом взаимную привязанность. Я залихватски подмигнул ей, на что в ответ увидел ее длинный розовый язык.

В трубке шипело и потрескивало. Послушав несколько секунд тишину, я пошел в "атаку" первым:

— Алло, я слушаю.

Голос мамы был на удивление чистым и отчетливым, словно она звонила из соседнего дома.

— Игорек, это я.

— Привет, ма.

— Игорек, я тебе что звоню: ты зайди, пожалуйста, после уроков, в магазин, хорошо? Купи молоко, хлеб и сыр. Да, и еще в аптеку за валидолом. У меня кончается…

Я усмехнулся. Мама, мама… До сих пор считает меня ребенком.

— Ма, не после уроков, а после работы. Не забывай, что я уже не школяр, и даже не студент… к сожалению.

— Хорошо, хорошо. Не сердись, сын, я оговорилась. Конечно же, после работы… И почему — к сожалению? Окончишь университет на год позже, ничего страшного. Ты же сам решил.

Подавив тоскливый вздох, я голосом примерного ребенка отбарабанил:

— Да, конечно. Я не сержусь. Я зайду в магазин и в аптеку тоже. У тебя все, ма? Перемена скоро кончается…

— Да. Хотя нет, подожди… Сегодня опять звонил Валя Безуглов, уже в третий раз. Все никак не может застать тебя дома, у тебя же смены постоянно меняются. Я попросила его зайти в воскресенье. Я правильно поступила?

— Конечно, мама. Я его уже сто лет не видел. Как он?

— Не знаю, Игореша. Он о себе ничего не рассказывал, скуп стал на слова. Сказал только, что вернулся совсем… Ну, пока, сын?

— Да, ма, пока.

Трубка с глухим стуком легла на рычаг. Я потер ладонями лицо и взглянул на часы. До конца перемены оставалось всего четыре минуты, и покурить я снова не успевал. И день сегодня какой-то тусклый с самого утра. И впереди еще два урока с юными балбесами. А мне стало очень хорошо и тепло на душе, хотя особых причин для радости как будто бы нет. Это все оттого, что приехал Валька Безуглов. Валька, Валька… Десять лет мы провели за одной партой, и вообще были неразлучны вплоть до призыва в армию. А потом жизнь раскидала нас. Он вопреки своему желанию попал служить в ВДВ, а не в летное училище. Чудак, еще хмурился, хотя любой на его месте прыгал бы от радости. Тогда для нас не было ничего заманчивее и почетнее, чем пройтись по своему двору в голубом берете. Ну, а мне пришлось два года топтать незабудки на турецкой границе. Когда я вернулся, Валька уже уехал в Якутию. Он меня на полгода старше и потому демобилизовался весной. А я, демобилизованный по личной просьбе начальника заставы раньше всех, пробыл дома всего три дня и укатил в Москву. Два раза я заваливал экзамены и два года вкалывал в подмосковном городишке автослесарем на станции техобслуживания, стыдясь показаться дома без студенческого билета. И только с третьей попытки преодолел барьер конкурса и стал студентом МГУ.

Пока я учился, мама писала мне, что Валька дважды приезжал со своей женой. После второго приезда он снова вернулся в Нерюнгри и как в воду канул. Даже тетке, единственной своей родственнице, не писал больше трех лет. И вот теперь объявился…

От размышлений меня оторвала Маша. Она подошла ко мне вплотную, цепко схватила своими ручками за лацканы пиджака и требовательно, с вызовом спросила:

— Что тебе не нравится в моей внешности, башибузук?

Я ответил серьезно, насколько мог, хотя с Машей это было не просто. Меня всегда смешили ее круглые из-за очков глаза, кажущиеся вечно удивленными.

— Очки, золотце. Из-за них глаза у тебя похожи на коровьи.

Маша часто заморгала, растерянно глядя на меня и чуть приоткрыв рот, обнажая жемчужные зубки. Лицо ее от возмущения пошло красными пятнами. Я не выдержал и расхохотался.

— Машенька, золотце, не надувайся! Это тебе не идет еще больше, чем очки.

Заметив, что она обиделась не на шутку, я сказал примирительным тоном:

— Ну ладно, ладно. Я пошутил. Очки у тебя просто замечательные и очень идут тебе. И вообще, ты вторая по красоте женщина в мире.

Реснички разом перестали трепетать. К комплиментам Маша была неравнодушна, как и всякая женщина. Розовые ушки ее разом насторожились, выражение возмущения на лице сменилось жгучим и неподдельным интересом.

— А кто первая?

Я на секунду задумался, вспомнив о Наташе, и вздохнул. Как-то она там сейчас? Писем не получаю больше месяца…

— Возможно, я с ней знаком, золотце.

Сокова еще больше округлила глаза.

— Как это — возможно?

Глядя на ее изумленную мордашку, я невольно улыбнулся. В своей непосредственности она была просто очаровательна.

— А вот так… Ну, мне пора, Манюня. Звенит переливчато звонок, призывая меня к исполнению долга. Я тихо войду в класс и скажу: "Здравствуйте, дети. Я пришел…і.

Мягко разведя Машины руки в стороны, я подхватил из ячейки журнал 6 "А", чмокнул девушку в щеку и, оставив ее в полнейшем недоумении, направился к двери. На выходе я обернулся и с ехидной ухмылкой поддел:

— А язык у тебя все же похож на коровий.

И скорчил зверскую рожу. Маша, опомнившись, запустила в меня линейкой.

— Хам!

И тут же расхохоталась, глядя на мою гримасу. Ценю чувство юмора! Особенно в женщинах.