Зовем вас к надежде - [185]

— Это запрещено?

— Продавать не запрещено…

— Но?

— …но запрещено продавать по демпинговым ценам.

— По каким?

— По демпинговым… дешевле других производителей, оказывая ценовой нажим. Это запрещено. Согласно индийскому закону. А вы делали именно это.

— Это неправда!

— Это правда, и вы знаете это! Вы продавали свои товары значительно дешевле крупных землевладельцев, своих соседей, чьи интересы и права гарантированны. Вы нарушили эти интересы, нанесли им большой ущерб и продолжаете делать это.

Хаберланд тоже встал.

— Монсеньор, — сказал он, — в мире, где очевидно неистребимо царят алчность и подлость, мы продавали плоды нашего очень тяжелого труда по цене, которая не давала никакой прибыли и лишь компенсировала труд наших людей. На этом очень маленьком участке земли понятие «деньги» не знакомо — вы это знаете. Мы обмениваем наши продукты на те, в которых нуждаемся, вот и все.

— К сожалению, это далеко не все, — сказал Симмонс. — Не знаю, что случилось с этой трубкой. Может, забита? Она постоянно выходит из строя. Вы продавали ниже той цены, которая считается установленной.

— Кто установил эту цену?

— Ваши соседи.

— Крупные землевладельцы?

— Да.

— Но мы не крупные землевладельцы! С нами никто не говорил, мы не заключали никаких соглашений…

Симмонс отвернулся, обозленный из-за своей трубки:

— Возьму другую… Конечно, чудовищно, что теперь вы должны возвратить землю государству, мой дорогой, я очень хорошо могу вас понять.

— Неужели?

— Разумеется… Вы дважды обустраивали ее в течение этих лет… более двадцати… А теперь вы должны от всего отказаться. И не из-за циклона или урагана.

— Очевидно, что не из-за стихии! — сказал Хаберланд. — Из-за людей!

— Я не создавал законы этой страны, — сказал Симмонс, занимаясь теперь другой трубкой, которую взял с полки. — Вы, конечно, знаете, что крупные землевладельцы уже несколько лет назад обращались в здешние суды с заявлениями и жалобами, что состоялись процессы в первой и второй инстанции. Теперь решение приняла третья, высшая инстанция — мне жаль, что не в вашу пользу. О, вот видите, а эта тянет как надо!

— А если мы откажемся возвращать землю?

— Вы же так не поступите… Смотрите, вот указание из Рима… Оно для вас обязательно… Земля должна быть снова продана государству. В Риме не желают никаких политических осложнений из-за такой мелочи.

— Мелочь… — Хаберланд было вспылил, но быстро успокоился и спросил: — А при чем здесь политические осложнения?

— Вы это знаете так же хорошо, как и я. Два крупных землевладельца из числа тех, кто подал на вас жалобу, оказывают сильное влияние на конгресс и тем самым на индийское правительство.

— С каких пор, — спросил Хаберланд, — Бог стал политиком?

— Ах, прекратите вы эти разговоры, — сказал Симмонс и снова сел. — Посмотрим фактам в лицо. Верховный суд принял решение — против вас. В Риме желают, чтобы это дело как можно скорее было закончено. Конечно, вам возвратят деньги, которые вы в свое время истратили на приобретение земли. Конечно, люди, живущие в этом районе, могут там дальше жить и работать…

— На кого?

— Ну, на себя, если захотят. Само собой разумеется, что они не должны продавать свои товары по более низким ценам, чем другие. Признайте, что это действительно вызывает негодование. Что бы делали вы, будь вы на месте одного из жалобщиков? Что бы чувствовали вы, если бы кто-то незаконно предлагал тот же товар по более низкой цене, чем ваша?

— Не знаю, — ответил Хаберланд. — Я ведь сказал вам, что в нашей маленькой общине не существует понятия «деньги».

— Вы должны мыслить реально, политически реально!

— Я о политике вообще не думаю!

— Прискорбно, но это ваше дело. Церковь должна думать и действовать политически, вы это знаете!

— Да, и мне жаль.

— Послушайте, — раздраженно сказал Симмонс, — я не хочу говорить с вами о подобных вещах. Мне кажется, ваши взгляды слишком… красные. Они не должны быть такими, дорогой друг, действительно не должны — в нынешнее время международного напряжения! Вы никогда не задумывались, кому на руку подобный образ мыслей?

— И кому же?

— Ну, коммунистам, конечно, — сказал Симмонс. — Не делайте вид, что вы меня не понимаете, — вы умный человек и очень хорошо знаете, что это так! А этого как раз не должно быть.

После этого надолго воцарилась тишина.

Наконец Хаберланд спросил:

— Я должен уехать?

Симмонс кивнул:

— Да. В Риме желают, чтобы вы закончили свои дела здесь и отказались от своей деятельности миссионера — в такой форме. Но сначала вы должны возвратиться в Вену. Бог мой, вы ведь действительно уже не так молоды! Если честно, я вообще не могу вас понять! Вы не представляете, как я рад, что в следующем году могу вернуться в Англию! Радуйтесь же и вы, что вам предлагают спокойную старость. Вы так много сделали и так много испытали. Если кто и заслуживает мира и покоя, то это вы! Вы тут и так надрывались не разгибая спины. В Вене у вас будет — впервые в жизни — время для себя. Вы могли бы предаваться размышлениям, дискутировать, читать проповеди — если, конечно, захотите — и читать. Читать! Я, например, с таким нетерпением жду того момента, когда наконец смогу заняться чтением!