Зов любви - [4]

— Где же вы должны встретиться?

— Возле церкви Святого Гроба Господня, что расположена к северу от площади Гросвенор. Церковь маленькая, темная и довольно убогая, но его светлости кажется, что это подходящее место для свидания перед побегом.

Софи улыбнулась слегка презрительно и продолжала:

— Но самое главное заключается в том, что викарий этой церкви за небольшую мзду будет держать язык за зубами, чего нельзя ожидать от священников других церквей, которые к тому же считают своим долгом посвящать во все тайны газетчиков.

— Куда же вы направитесь после венчания? Софи пожала плечами:

— Мне все равно, лишь бы было удобно и комфортно. После венчания я уже буду мадам Ротвин, а на пальце у меня будет обручальное кольцо.

После непродолжительного молчания Лалита, слегка запинаясь, спросила:

— А как же… мистер Вертон?

— Я написала ему записочку, а мама устроит так, чтобы кучер доставил послание в дом Джулиуса как раз перед самым венчанием. Мы рассудили, что будет более прилично, если известие будет получено до моего бракосочетания.

Софи улыбнулась:

— Конечно, это уловка, ведь Джулиус находится сейчас со своей бабушкой в Уимблдоне и распечатать письмо сможет лишь много времени спустя после венчания.

— Мне очень жаль мистера Вертона, — прошептала Лалита. — Он так любит тебя, Софи.

— Так и должно быть! — неожиданно вспылила Софи. — Но, по правде говоря, он всегда казался мне занудным неоперившимся птенцом.

Лалита ничуть не удивилась, услышав столь нелестный отзыв.

С самого начала помолвки она чувствовала, что мистер Вертон как мужчина ничуть не интересует Софи. Записочки со словами любви и поклонения часами валялись нераспечатанными в комнате Софи. Она едва бросала взгляд на цветы, которые он присылал, и всегда сокрушалась, что подарки Джулиуса были либо недостаточно хороши для нее, либо он присылал совсем не то, что она хотела.

И тем не менее Лалита спрашивала себя, действительно ли Софи увлечена лордом Ротвином.

— Который теперь час? — спросила Софи, не вставая из-за туалетного столика.

— Половина восьмого, — ответила Лалита.

— Почему же ты до сих пор не принесла мне чего-нибудь поесть? — спросила Софи. — Ведь могла бы и догадаться, что я проголодалась.

— Я сейчас же пойду и принесу тебе еду.

— Побеспокойся, чтобы это было что-нибудь повкуснее, — предупредила девушку Софи. — Не забудь, какое трудное дело предстоит мне сегодня.

— В какое время ты встречаешься с его светлостью? — спросила Лалита, направляясь к двери.

— Он должен ждать меня возле церкви в половине десятого. Правда, я намереваюсь немного опоздать. Пусть побаивается, что в последний момент я передумала.

Лалита вышла из комнаты под смех Софи. Не успела девушка закрыть за собой дверь, как Софи окликнула ее:

— Пожалуй, уже можно отправить кучера с письмом. До Уимблдона больше часа езды. Записка на моем столике.

— Не волнуйся, я найду ее, — ответила Лалита. Прикрыв за собой дверь, девушка спустилась вниз по лестнице.

Письмо, небрежно нацарапанное Софи, действительно, лежало на столике. Лалита долго стояла, молча глядя на послание. У нее было предчувствие, будто Софи совершает роковую ошибку, о которой она еще пожалеет. Через секунду, отогнав от себя дурные мысли, Лалита решила, что это не ее дело. И, держа письмо в руке, она отправилась по темной, узкой лестнице вниз.

В доме было всего несколько слуг, да и те плохо обученные и зачастую пренебрегавшие своими обязанностями. Все деньги, до последнего пенни, тратились на расходы по дому да на наряды Софи. Стремясь выдать Софи замуж за богатого или важного молодого человека, мадам Стадли следовала тропой, проторенной многими семействами. Единственной пострадавшей в этом действе была Лалита.

Пока Стадли жили в Норфолке, в доме было полно слуг, которые не покинули их даже после смерти мистера Стадли, отца Лалиты, и продолжали служить просто потому, что они привыкли жить в доме и заботиться о его хозяевах.

Когда семья переехала в Лондон, Лалита неожиданно для себя обнаружила, что работу повара, служанки, экономки и даже мальчика на побегушках выполняет она одна, причем занята она с утра и до вечера.

Мачеха всегда ненавидела ее, а после смерти отца Лалиты даже перестала скрывать презрительное отношение к падчерице. В родном доме Лалиты, среди слуг, которые знали девушку с младенчества, миссис Стадли считала благоразумным сдерживать свое презрение. В Лондоне все ограничения исчезли. Лалита превратилась в рабыню, в прислугу, которую можно было жестоко наказать, если она отказывалась выполнять порученную работу.

Иногда девушке казалось, что миссис Стадли пихает и толкает ее с неженской силой, потому что надеется, что Лалита не вынесет этого и умрет, и всякий раз сожалеет, что этого еще не произошло. Дело в том, что только Лалита знала правду, только она ведала, на каком фундаменте мадам Стадли воздвигла благополучие свое и своей дочери. Умри Лалита, мачеха и сводная сестра вздохнули бы с облегчением.

Девушка взяла себя в руки и сказала сама себе, что в подобных мыслях есть нечто болезненно-патологическое, наверное, они посещают ее, поскольку она еще не вполне оправилась от болезненной слабости.