Зов Ктулху - [7]

Когда видение пылающего дома исчезло, оказалось, что меня держат двое мужчин, причем один из них был тот, кто следил за мной у склепа. Я вопил и вырывался как безумный. Потоком хлестал дождь, в южной части неба вспыхивали молнии, и прямо над нашими головами слышались раскаты грома. Я продолжал громко требовать, чтобы меня погребли в склепе Хайдов, а рядом стоял мой отец; лицо его избороздили скорбные морщины. Он непрестанно напоминал державшим меня, чтобы со мною обращались сколь возможно мягче. Почерневший круг на полу разрушенного подвала свидетельствовал о страшнейшем ударе молнии. Кругом с фонарями в руках толпились любопытствующие селяне. Они искали маленькую старинную шкатулку, которую высветила вспышка молнии. Поняв, что все мои попытки освободиться напрасны, я прекратил отбиваться и принялся наблюдать за искателями клада. Мне разрешили присоединиться к ним. В шкатулке, чей замок был сбит ударом молнии, вырвавшей ее из земли, нашлось много документов и ценностей. Но мой взгляд привлек лишь один предмет фарфоровый миниатюрный портрет молодого человека в аккуратно завитом парике с косицей. Я сумел разобрать инициалы Дж. Х. Лицо его могло быть моим отражением в зеркале.

На другой день меня привели в эту комнату с решетками на окнах. Но я узнавал обо всем, о чем хотел, от старого простодушного слуги, сочувствовавшего моей юности, и, подобно мне, любящего погребения. То, что я осмелился поведать о пережитом мною в склепе, у других вызывало лишь снисходительные улыбки. Отец мой, часто посещающий меня, уверяет, будто я никак не мог проникнуть через цепь и дверь, и божится, что к ржавому замку не прикасались, наверное, уже полвека. Он сам все проверил и убедился в этом. Он утверждает даже, будто в поселке все знали о моих походах к склепу и следили за мной, пока я спал снаружи, с полузакрытыми глазами, устремленными на приотворенную дверь. Этим утверждениям я не могу противопоставить никаких вещественных доказательств, ибо ключ от замка пропал в ту страшную ночь, когда меня схватили. Отец не придает значения и моим необычайным познаниям о прошлом, заимствованным мною из встреч с мертвецами, считая их результатом запойного чтения старинных книг из фамильной библиотеки. Если бы не старый мой слуга Хайрэм, я бы и сам полностью уверился в своем безумии. Но Хайрэм, преданный мне до конца, верит мне и убедил меня открыть людям, хотя бы отчасти, свою историю. Неделю назад он отпер замок, снял с двери склепа цепь и, с фонарем в руке, спустился в его мрачные недра. На мраморной плите в нише он обнаружил старый, но пустой гроб. На потускневшей от времени табличке на нем имелось лишь одно имя, Джервас. В том гробу и в том склепе меня и обещали похоронить.

Полярис

В северном окне моей палаты жутким светом горит Полярная звезда. Она сияет там в долгие часы адской черноты. И осенью года, когда ветры с севера завывают и клянут все на свете, и рдеющие кроны деревьев перешептываются друг с другом на болоте в короткие утренние часы под рогатым убывающим месяцем. Я сижу у створки окна и смотрю на звезду. Текут часы, и вниз соскальзывает Кассиопея, в то время как Большая Медведица выбирается из-за пропитанных болотными испарениями деревьев, качающихся от ночного ветра.

Перед самым рассветом Арктур красновато мигает над кладбищем, расположенным на невысоком холме, и Волосы Вероники странно мерцают вдали на таинственном востоке, но Полярная звезда продолжает злобно смотреть с того же самого места на черном своде, отвратительно подмигивая, как болезненно вперившийся взгляд, который пытается передать какое-то загадочное сообщение, однако не передает ничего, кроме намека, что этим известием он когда-то обладал. Но иногда, в облачную погоду, мне удается заснуть. Я хорошо помню ночь большого северного сияния, когда над болотом играл потрясающий блеск дьявольского огня. Вслед за этими лучами пришли облака, и я заснул.

И под рогатым убывающим месяцем я впервые увидел город. Тихий и сонный, лежал он на странном плато во впадине между странными горами. Из призрачного мрамора были его стены и башни, его колонны, купола и мостовые. На мраморных улицах возвышались мраморные столпы, на верху которых были изваяны лица бородатых суровых мужей. Теплый воздух был неподвижен. А наверху, всего в десяти градусах от зенита, сияла эта стерегущая Полярная звезда. Долго смотрел я на город, но день все не наступал. Когда красный Альдебаран, который мерцал низко над горизонтом, но не заходил, прополз четверть круга, я заметил свет и движение в домах и на улицах. Люди, странно одетые, но вместе с тем благородные и знакомые мне, вышли наружу, и под рогатым убывающим месяцем говорили мудрые слова на языке, который я понимал, хотя он и не был похож ни на один из известных мне языков. И когда красный Альдебаран прополз более чем половину своего пути по горизонту, снова наступили темнота и молчание.

Проснувшись, я стал уже не тем, кем был раньше. Над моей памятью тяготело видение города, и в моей душе возникло другое смутное воспоминание, в природе которого я тогда не был уверен. После этого в облачные ночи, когда я мог спать, я видел город часто; иногда под желтыми горячими лучами солнца, которое не закатывалось, а ходило кругами низко над горизонтом. А в ясные ночи Полярная звезда глядела так злобно, как никогда раньше.