Зов автострады - [9]

— Не дразни ребенка, — одернул я его и повернулся к Фархаду. — Они не похожи на ваших курдов, или на кого там еще. Это в основном молодежь, которая живет в горах небольшими группами. Они называют себя новой волной поселенцев. Некоторые из них иногда промышляют воровством. Иногда кто-нибудь даже может остановить грузовик на безлюдной дороге. Поэтому их называют бандитами.

— Но зачем они это делают? — спросил Фархад. Я пожал плечами:

— Чтобы разжиться каким-нибудь барахлом.

— Нет, я спрашиваю, почему они живут в горах?

— Чтобы уйти от, — я широким жестом обвел вокруг, — всего этого.

Я и сам не знал, что имел в виду, на что указывал рукой. Это были этикетки с предостережениями, и детекторы дыма, и камеры наблюдения. Или это были сильнопьющие местные и самодовольные пришлые. Или, может быть, без умолку вопящий телик, и ужасный спертый воздух заведения, где стоял смешанный запах пота, табака, еды и выпивки. Желтый свет и заляпанные изоляцией окна. Я имел в виду все это, а еще все то дерьмо, что связывают с понятием «лагтер».

Фархад все еще не понимал:

— Распущенность?

— Ага, точно, она, — подтвердил Мурдо. — Распущенность и алкоголизм.

Когда бар стал закрываться, мы вышли в черную ночь, полную звезд. Они были едва ли не единственным источником света. Из-за гряды холмов на юге, за озером, появилась маленькая искорка и начала быстро возноситься в небо. Почти над самыми нашими головами она ярко вспыхнула на секунду-другую и погасла.

— Что это было? — спросил я.

— Космическая станция, — ответил Мурдо.

— Там же никого теперь нет, — сказал я.

— Да, — подтвердил Мурдо, — но сама она все еще здесь.

— Перед войной китаезы отправили человека на Марс, — сказал Эван.

— Двоих мужчин й женщину, — уточнил Фархад, открывая дверцу фургона.

— Может, они все еще там? — предположил Мурдо.

— Ага, — ехидно добавил я. — С паяльником и швейной машинкой. Собирают посылочку, чтобы отправить нам после войны.

— После войны, — насмешливо повторил Эван.

— Когда я был маленьким, — сказал Мурдо, — я слышал, люди говорили так.

Вернувшись на объект, я тормознулся у компьютера и попросил выходной. До воскресенья ничего такого не должно было произойти, так что выходной мне дали.

VII ЧЕРНЫЕ ГОРЫ

В воскресенье на объекте было тихо, хотя я сомневаюсь, что многие отправились в церковь. Ясным морозным утром я вышел за ворота. Синее небо, синее озеро. Благостный покой. У меня в голове крутилась строчка из старой песенки, которую любил напевать мой отец: «Забери меня в черные горы, черные горы…»

В черные горы Лох-Каррона. Да.

Я вертел в пальцах арбалетную стрелу, которая до сих пор брякала в недрах кармана моей парки вместе с ножом и кое-какой мелочью. Из пустого окна старой станции на меня зашипела кошка, я подпрыгнул от неожиданности. Сквозь запахи развалин — мокрой золы, кошачьей мочи, плесени и сорняков — пробивался слабый душок дезинфекции. Остался после долгих лет обливания «Джейзом»[5] подножек вагонов. Он напомнил мне школьные коридоры и офисы автострады.

Я пересек ржавые пути и между покосившимися пролетами забора обнаружил поваленные ворота. Заросшая тропинка уводила наверх, в горы. Я направился по ней. Здорово, что у меня такие огромные ботинки. В них легко ступать по скользким камням, скрытым в траве, можно не бояться вывихнуть ногу. На нижних склонах я заметил несколько кроликов, и там и тут жались небольшие стада одичавших овец. Эти дикие овцы — с густой шерстью и длинными ногами — выглядели враждебными и настороженными. Совсем не такие, как домашние. Эволюция продолжается, ребята, что бы там ни говорили янки. Каждое маленькое стадо охранял черномордый баран с желтыми глазами, который в упор таращился на меня, когда я проходил мимо. Идешь, будто под взглядом сатаны.

Стараясь запомнить дорогу, я часто оглядывался назад. После небольшого поворота озеро скрылось за горами. Я был уже на такой высоте, где лежал снег, в царстве черного и белого цветов. Иней, залежавшийся снег и горелый вереск. Другие цвета встречались лишь изредка. Оранжевые лишайники на скалах походили на пролитую краску. Несколько зеленых побегов на прогретом клочке земли, куда днем подолгу заглядывало солнце и вода капала с сосулек на бурые заросли высохшей травы.

К десяти часам утра я миновал пару крошечных замерзших озер и шел вдоль маленькой горной долины. Горы вставали справа и слева от меня. Более высокие заслоняли горизонт впереди. Эта местность называлась лес Аттадайль. Как и в большинстве мест, которые в Хайленде называют лесами, деревья здесь не росли. Не росло ничего выше вересков. Дорожка превратилась в тропинку, которую могли протоптать овцы. Но на такой высоте овцы уже не встречались, а тропинка была протоптана недавно. Значит, это люди. Можно сказать, я был на правильном пути.

Я не боялся встретиться с волком или медведем. Там, внизу, в широкой долине Каррона, они могли доставить неприятности, но не здесь. Не на этой бесплодной земле. Хотя Аттадайль и Глен-Африк, который находился чуть южнее, относились к числу тех мест, куда их снова завезли много лет назад. Тогда этому начинанию прочили такое же большое будущее, как и энергии ветра. И оно не оправдало надежд по той же самой причине. Изменение климата. Все боятся волков, которые будто бы водятся в Хайленде, но их тут нет, а вот на юге они стали большой проблемой. В Глазго они совершали набеги на продуктовые склады.