Зощенко - [36]

Это молния, но мы же не будем защищать молнию, выходя на поле во время грозы! Автору революция представляется мужиком, который в любой момент выскочит из подворотни, подставит нож к горлу и снимет с вас пальто. Именно в такую революцию, как утверждает Аверченко, и надо воткнуть дюжину ножей.

Отзыв на эту книгу Ленин печатает в газете «Правда» 22 ноября 1921 года. И, по сравнению с той грубой и безапелляционной критикой, которая пошла в ход позже, статья эта кажется даже удивительной. Называется она — «Талантливая книжка».

Ленин замечает: «Когда автор свои рассказы посвящает теме, ему неизвестной, выходит нехудожественно. Например, рассказ, изображающий Ленина и Троцкого в домашней жизни. Злобы много, но только непохоже, любезный гражданин Аверченко. Уверяю Вас, что недостатков у Ленина и Троцкого много во всякой, в том числе, значит, и в домашней жизни. Только, чтобы о них талантливо написать, надо о них знать, а Вы не знаете».

Рассказ этот называется «Короли у себя дома». О жизни «коронованных особ». Ленин — жена, Троцкий — муж. Они скандалят, перекладывают обязанности друг на друга, Ленин жалуется, что повелся на уговоры мужа и приехал в Россию. Решают общегосударственные вопросы в спорах и дрязгах. «Вот как просто живут коронованные особы. Горностай да порфира — это на людях, а у себя в семье, когда муж до слез обидит, — можно и в затрапезный шейный платок высморкаться».

С такой трактовкой образов «вождей мирового пролетариата» Ленин не согласился. Но в целом талант Аверченко Ленин не отрицает. Он пишет:

«Огнем пышащая ненависть делает рассказы Аверченко иногда — и большей частью — яркими до noразительности. Есть прямо-таки превосходные вещички, например — “Трава, примятая сапогами”, о психологии детей, переживающих и переживших гражданскую войну».

Пострадали, однако, не только дети. Аверченко пишет о вполне достойных людях, приносивших пользу и хорошо живших до революции, а теперь лишенных всего и спрашивающих: за что?

И Ленин отвечает: «Аверченко не понять, за что. Рабочие и крестьяне понимают, видимо, без труда. И не нуждаются в пояснениях».

То есть что же — получается, и талант, и художественная яркость блекнут по сравнению с революционной необходимостью, отменяющей и прежнюю жизнь, и ее «воспевателей»? Рабочие и крестьяне говорят: «Нет!» — и вся эта красота должна исчезнуть? Ленин, как человек образованный, но прежде всего политик, заканчивает статью так: «Некоторые рассказы, по-моему, заслуживают перепечатки. Талант надо поощрять».

А заслуживают перепечатки, по Ленину, те рассказы, которые своим содержанием работают на идею революции, показывают ее неотвратимость. Однако и значимость таланта Ленин учитывает — не только идейность решает дело, но и талантливый идеологический враг может быть полезен!

Самые умные и образованные из вождей понимали, что для идейной, воспитательной роли в Советской России литература, для начала, должна появиться и подрасти, и без талантов здесь никак не обойтись. Интересные вещи мы узнаем из воспоминаний Варлама Шаламова — комсомольца, поэта, потом каторжника:

«…Александр Константинович Воронский (один из ближайших соратников Ленина), как редактор двух журналов — “Красной нови” и “Прожектора”, как руководитель крупного издательства (“Круг”) и вождь литературной группировки “Перевал”, отдавал огромное количество времени, энергии, сил нравственных и физических чтению чужих рукописей. <…> Александр Константинович читал день и ночь и ничего, понятно, путного не нашел, ни одного имени из самотека не поднял и не мог… Мы не однажды заводили разговор с Воронским о будущем. Воронский не на новые фигуры надеялся, а на то, что все талантливые писатели перейдут на сторону советскую. А не перейдут — им не дадут писать!»

Просто — и убедительно! Позже был репрессирован и Воронский. Но пока, полный надежд, он обращается к Зощенко, уже поняв, что готового «советского гения» он среди самотека не откопает, и надо привлекать на сторону власти гениев существующих. Воронский, как серьезный начальник, жил в гостинице в большом номере, и у него постоянно клубились деятели культуры: радушно принимал. Сначала у них с Зощенко была деловая переписка, потом, в 1922 году, Воронский напечатал в «Красной нови» довольно рисковый рассказ Зощенко «Лялька Пятьдесят». В декабре того же года и в той же «Красной нови» (1922. № 6) появилась рецензия Воронского на первый сборник Зощенко «Рассказы Назара Ильича, господина Синебрюхова». Рецензия более-менее доброжелательная (по сравнению с тем, что ждет Зощенко в будущем), но в то же время — весьма целенаправленная. Началась неусыпная работа по перевоспитанию талантливого, но «заблуждающегося» Зощенко в советского писателя. Статья так и называлась: «Михаил Зощенко. Рассказы Назара Ильича, господина Синебрюхова»:

«Время большое, великие и счастливые дни. А у господина Синебрюхова — куча своих дел и делишек. “Были у меня сапоги, — рассуждает он, — не отпираюсь, и штаны, очень даже великолепные были штаны… И вот — сгинули. А мне теперь что? Мне теперь в смысле сапог — труба…” Он и промышляет чем судьба пошлет… Синебрюхов — жаден, животен, хитер, туп, жалок и смешон. И рассказано про него автором хорошо: свежий, сочный, молодой язык, легкость и занимательность сюжета — жалость и негодование, просвечивающее сквозь смех по поводу несчастной жвачности Синебрюховых… Зощенко идет от Лескова и Гоголя. Это — хорошие учителя. Тема о Синебрюховых очень своевременна».