Зорро - [40]

— Тринадцать? — раздался чей-то удивленный голос. — Кто сказал: тринадцать?.. Покажите мне этого ненормального?..

— Тринадцать! — внятно повторил дон Росендо, выступая на полшага вперед. — Я утверждаю, что для завершения партии этому юноше понадобится тринадцать ударов!

Сказав это, дон Росендо подступил к бильярдному столу и выложил на сукно блестящий золотой соверен.

— Я вижу, сеньор решил поставить нам всем выпивку за свой счет! — раздался чей-то насмешливый голос. — Я лично не против, да и парень не заставит нас долго томиться жаждой!..

— Я не вижу ставок! — перебил дон Росендо любителя дармовой выпивки.

— Ставок?! Ой, я сейчас помру!.. — взвизгнул тот же голос, и вслед за этим к ногам дона Росендо с глухим стуком упал увесистый кожаный мешочек. — Это все, что у меня есть при себе, — продолжал насмешник, — два самородка по двенадцать и восемнадцать унций, и на двадцать одну унцию золотого песку. Надеюсь, такое пари вас устроит, сеньор? А когда соверен будет мой, я украшу им узду самого упрямого из своих мулов!

— А как же выпивка?! — загалдели со всех сторон. — Надо поделить его на всех, а на всех делится только виски в бутылке и ром в бочонке!

И тут же вслед за этими криками весь пол перед доном Росендо оказался буквально усыпан морщинистыми кожаными мешочками, золотыми цепочками и монетами, завязанными в оторванные концы шейных платков. Кто-то, быть может, воспользовался этой суматохой и не бросил в общую кучу своего залога, но в предвкушении веселой выпивки за счет забавного чужака никто и не подумал считаться с такими мелочами.

— Ставки сделаны? — спросил дон Росендо, когда последняя брошенная монета описала круг и с тупым звуком стукнулась об острый носок его сапога.

— А если случится так, что юнец проиграет? — раздался чей-то ленивый голос. — Кому тогда достанется вся эта груда?

Толпа глухо зароптала в ответ на такое предположение, а потом кто-то негромко буркнул:

— Если это чудо случится, я готов отдать свое золото нашему шерифу!

— Я тоже готов!.. И я!.. И я!.. — подхватили со всех сторон восторженные, к тому же несколько взвинченные жарой и алкоголем голоса.

После этого гул почти мгновенно затих, и все взгляды вновь устремились на шары, на глаз рассчитывая траектории тех двух, которые должны были завершить и без того безнадежную для шерифа партию. Но юнец, как назло, медлил: натирал мелом кий, спокойно прохаживался вдоль бортов, а когда из публики стали раздаваться нетерпеливые советы, вдруг резко склонился над самым неудобным шаром и сильным щелчком послал его в направлении самой отдаленной лузы.

— Карамболь!.. — мгновенно воскликнули несколько голосов.

Но шар, пометавшись в углу, вновь выкатился на середину поля, и те, кто ставил на «два удара», в тот же миг потеряли свои ставки. А так как таких было большинство, то в публике тут же возникло некое замешательство: кто-то ставил уже на три, кто-то на четыре удара, но таких игроков оказалось немного, — все ждали победного шара и потому как-то не придали значения тому, что шериф четыре раза подряд заставил трепетать рваные сетки бильярдных луз. Теперь на его полочке лежали уже целых пять шаров, и преимущество юнца было сведено к минимуму. Впрочем, и на поле осталось всего пять шаров, которые после каждого удара составляли столь неудобные комбинации, что ни один язык не повернулся бы сказать, что юнец и дон Росендо рассчитали победный шар по взаимному сговору. Тем более что любое уклонение от заявленного числа — «тринадцать» — отправляло соверен дона Росендо на стойку Мигеля Карреры, а его самого делало посмешищем всего заведения.

Пока в публике приглушенными голосами обсуждали эти забавные перспективы, шериф сравнял счет, сделав исход партии и вовсе не предсказуемым. Теперь у юнца оставалось всего пять ударов, и уложить ими два победных шара мог либо большой мастер, либо сама госпожа удача, так как бильярд не карты и никакой мошенник не в состоянии сделать себе подставку на глазах у полусотни зрителей. Теперь никто из них уже не шептал и не гудел; над столом висела такая тишина, что дон Росендо отчетливо различал мягкое шорканье мела по кожаному пятачку на конце кия и щелканье шерифовых зубов, нервно обкусывающих свисающий кончик уса.

Удар!.. Юнец промахнулся, и откатившийся шар встал как раз против средней лузы. Она словно манила его к себе, и шерифу оставалось лишь слегка коснуться бойком костяного бока, чтобы сетка под лузой дрогнула и набрякла подобно рыбацкому сачку, подставленному под упругое тело форели. Теперь на поле оставалось всего три шара, и после каждого удара они составляли весьма далекие от удачного завершения партии комбинации. Удары и промахи сопровождались теперь трепетными вздохами полусотни легких и согласным счетом полусотни губ, пересохших от волнения и жажды.

— Четыре!.. Три!.. Два!.. — густо выдыхала толпа, напирая на игроков и чуть ли не наваливаясь на их согнутые плечи небритыми подбородками.

В толчее кто-то вонзил свой острый локоть между лопаток дона Росендо и так перегнул молодого сеньора в талии, что его лицо оказалось на уровне борта, а глаза вдруг совершенно по-новому увидели расположение трех оставшихся шаров. Юный противник шерифа находился по другую сторону бильярдного стола и, присев на корточки, примеривался к удару, который должен был решить судьбу несчастного соверена. Юнец был невысок, и во все время игры дон Росендо так и не смог как следует разглядеть его лицо, прикрытое широкими полями сомбреро. Но тут их взгляды вдруг встретились, и если бы не лихо подкрученные усы и слегка подмалеванные брови, дон Росендо мог бы поклясться, что сделал ставку на собственную сестру. В следующий миг юное лицо дрогнуло от озорной улыбки, ус на губе опасно затрепетал, и юнец так прижал его указательным пальцем, что у дона Росендо исчезли пот следние сомнения: перед ним была Касильда, и она подавала ему знак молчать.