Зона. Урок выживания - [25]

— За старшего остается Очкарик. С места не сходить. Я вернусь через полчаса, максимум через час…

Грек не договорил.

— Подожди, Грек, — перебил его Макс. — А если… мне не хочется, конечно, об этом думать, но если ты не вернешься и через два часа, то…

— Если я не вернусь к вечеру, сынок, — мягко сказал Грек, — можете устраиваться тут на вечное поселение. Видишь автобус? Как жилье на первое время сойдет.

— Я серьезно, Грек.

— И я тоже. Можно сесть посидеть, пока меня не будет. Но ухо держать востро. Вопросы есть? — Дождался пока Макс утвердительно кивнет и продолжил. — Все вопросы после моего возвращения.

Хотел было уходить, но краем глаза Грек заметил живчика, нацелившегося на легкую добычу. Если он в Максе не ошибся, то примерно представлял себе, кому по идее выпала роль стать лакомым кусочком.

— Я сказал, можно сесть, — улыбнулся Грек.

Случилось так, как он и предполагал. Оглянувшись по сторонам в поисках того, чем можно воспользоваться, любитель уюта прямиком направился к живчику, дружелюбно укрытого мягким ковром из ярко-зеленых листочков. Кочку, значит, подходящую Макс себе нашел.

— Стоять, — негромко приказал Грек, с удовольствием отмечая, что несмотря ни на что, Макс замер с поднятой ногой, не доходя каких-нибудь полшага до кочки.

Нет, не ошибся он в Максе — в голове идеи вроде правильные, а для Зоны человек конченный. Не будешь же за ним как за малым дитём ходить: туда ногу поставь, здесь лужа, смотри, обходи аккуратно. Если у Краба чутье отсутствует, он хотя бы делает все с оглядкой, десять раз подумает, куда ногу ставить. А этот…

Того, кто сам в петлю лезет, спасти как правило невозможно, все равно способ отправиться на тот свет найдет.

Грек поднял камень поувесистей и с замахом бросил в гостеприимную кочку. Хитрая тварь почуяла дуновение воздуха и не дожидаясь пока камень коснется листвы раззявила зубастую пасть. В мгновенье ока растертый железными челюстями в крошку камень исчез в ненасытной глотке. Судя по всему усиленное питание твари не понравилось. Трогательные листочки втянулись внутрь и нечто похожее на огромного ежа, вырвало из земли многочисленные лапы и без лишней суеты скрылось в густых зарослях кустарника.

— Не будет с тебя толку, сынок. — Покачал головой Грек. — Самое дорогое, что у тебя осталось, и то не можешь устроить по-человечески.

— Я вообще не знаю, — внезапно окрысился Макс, — как вы тут во всем этом разбираетесь! Как вообще одно от другого можно отличить? Холмик и холмик был — ничего страшного!

На побелевшем от пережитого страха лице ярко горели глаза, полные праведного гнева.

— Вот именно, что не знаешь. Умника из себя строишь, а некоторые, перед тем как идти в Зону, книжки разные читают, информацию в голову складывают, чтобы не страдало то, что собрался на кочку посадить. Или, во всяком случае, с людьми знающими общаются. Не на прогулку сюда ходят, сынок. Но сдается мне, ты так этого и не поймешь.

— Читал я, читал! И с людьми разговаривал. Столько всего плетут про эту Зону, что не знаешь, где правда, а где ложь!

— Скажу тебе самое главное, сынок. Все, что ты слышал о Зоне — все правда.

— Все? — тупо переспросил Макс.

— Все. — Подтвердил Грек кивком головы. Потом негромко позвал: — Очкарик. Ты почему на кочку не сел, она ближе к тебе стояла?

— Не знаю, — тяжело вздохнул Очкарик. — Она… эта кочка, как бы сказать, ровная какая-то была, как будто кто-то специально ее подстригал. Мне показалось, — он замялся, — как будто живое старается неживым прикинуться.

— Поэт. — Ободрительно усмехнулся проводник. — Я тоже в молодости стихи писал для стенгазеты. Почитаю тебе потом на досуге. Но подметил точно, слышишь, Макс номер сто один? В Зоне все не так, все наоборот. Живое — мертвым прикидывается, а мертвое — живым. В самую суть смотришь, Очкарик. Ладно, садись теперь, чисто кругом, — милостиво разрешил Грек.

Уже повернувшись успел отметить, как нерешительно переминается с ноги на ногу Краб, бросая кроткие пытливые взгляды на Очкарика. Оно и понятно: союзника себе ищет. Тоже не дурак, начинает понимать, что Очкарик — проводник от бога, с таким не пропадешь. Думает, все его мысли скрыты, а на самом деле у него на лбу черным фломастером написано: если отставного прапора придется раньше времени замочить — случай тоже ждать не будет, он либо есть, либо его нет — то с таким уникумом как Очкарик, есть шанс живым с Зоны выбраться.

Молодые, Грек на ходу неодобрительно покачал головой, хоть бы на чужих ошибках учились.

Со времени, когда Грек был на свалке в последний раз, ничего не изменилось. Груда старой, разной степени изношенности техники, издалека напоминала муравейник. В центре высилась гора искореженного металла. Угадать в нем то, что прежде, крутя колесами, передвигалось по дорогам, не представлялось возможным. Острые углы разорванных капотов, крыш, черные дыры вместо лобовых стекол, подвески всех мастей. Что за сила стянула все в кучу, забиравшуюся на высоту более тридцати метров? Та сила, что неожиданно иссякла и остальной металлолом остался в беспорядке валяться на поле, площадью в несколько раз больше футбольного, создавая некое подобие лабиринта, пройти по которому не напоровшись на внезапно обрушившийся на голову металл — затея почти нереальная.