Зона поражения - [13]

Дозиметр, купленный у японца, — изящная булавка, ее можно было просто воткнуть в отворот плаща или пиджака, никто не обратит внимания — нынешняя русская мода все перепутала- не поймут, кто-то, наверное, даже позавидует и сделает себе такую же. Почему не сделать, все, что нужно для такого украшения: толстая швейная игла, кусочек свинца и немного автомобильной краски. Оригинальное изделие, вполне товар для мелкого кооператива, вот только, в отличие от японской, такая булавочка не будет потрескивать при изменении радиационного фона. Собственно, он не купил дозиметр, а выменял его у вежливого Накумото Секо на металлическую матрешечку с маленьким треугольником, нарисованным на выпуклом животике. В треугольнике три красные точки. Матрешечка сочетала сразу два качества для японца: во-первых, «рашен сувенир», а во-вторых, жутковатая в таком сочетании символика. Подобный значок ставят в зонах повышенного радиоактивного загрязнения. На лбу матрешки было мелкими красными буковками написано: «Чернобыль АЭС».

Он не был в Киеве, наверное, лет шесть. Тогда, шесть лет назад, здесь творилась такая неразбериха, что было не до матери, только работа. Даже на обратном пути в плацкартном вагоне, набитом бегущими из города паникерами, он заканчивал свою статью о радиомании. Тогда он и сам себе пытался доказать, что не так страшен черт, как его малюют. Он собирался в Киев не реже чем раз в полгода. Он часто звонил матери, она особенно не звала, но следовало все-таки ее навестить. А еще лучше сразу приехать и забрать, увезти с собой. Все не получалось. Должность заведующего отделом такой мощной газеты, как «События и факты», пожирала практически все время без остатка, а если и был остаток, то он тратился на отдых с семьей где-нибудь в Болгарии или Греции. Теперь вырвался. Официальная командировка — самый лучший рычаг для того, чтобы наконец эвакуировать мать.

Киев поразил его тем, что на первый взгляд вовсе не изменился. Поставив легкий чемодан на ступеньку, Макар Иванович замер, вглядываясь в этот город. Ничего нового! Совсем ничего нового…

«Радиация поезда измеряется с головного вагона».

Бородатый невеселый анекдот засел в голове и против воли прокручивался, как иногда, бывает, прокручивается какая-нибудь глупая собственная фраза или мелодия — несколько неотвязных звуков, взятых случайно из обрывка радиотрансляции. Макар Иванович пошел пешком. Он очень хотел убедиться, что город действительно в порядке. Воткнутый в отворот его подбитого мехом плаща дозиметр молчал, и с каждым следующим шагом это молчание прибавляло уверенности и сил.

Не было судорожного блеска в глазах, не было черной пыли на улицах, тротуары очищены от снега, посыпаны песочком, сугробы влажно посверкивают, и, хоть повсюду украинская речь, не было вокруг давно обещанных обескровленных лиц. И если бы навстречу ему не попалась эта женщина, Макар Иванович смог бы мысленно погладить себя по головке и сказать себе: «Хороший мальчик, не бойся, ничего страшного не произошло, ты не подлец, ты приехал вовремя».

Красивая, длинноногая, лет тридцати пяти — сорока, в распахнутой норковой шубе, женщина поднималась медленно навстречу, и роскошные полы ее шубы подметали грязные ступеньки подземного перехода. Никакой охраны. Он знал, сколько стоит такая шуба. Тысяч десять в СКВ, не меньше. Женщина смотрела прямо на него. Но глаза ее были настолько пусты, что не определить сразу даже, какого они цвета. Движения, как у лунатика, неосознанны, неряшливы, тонкая рука в перчатке будто пытается все время отодвинуть несуществующее препятствие. Роскошная прическа растрепалась, и во все стороны торчат серебряные шпильки. Шелковая белая блузка под шубой промерзла, верхняя пуговка с мясом оторвана- белое твердое пятно в покачивающемся разрезе темного меха. Когда, поравнявшись с ним, женщина сильно качнулась и задела рукавом, Макар Иванович услышал то, чего боялся все последние несколько часов, — неприятный, назойливый треск. Он не научился еще по звуку точно ориентироваться, сколько же эта шуба излучает рентген, но точная цифра и не требовалась. Счетчик просто захлебнулся, соприкоснувшись с длинным темным ворсом. Много.

Было тепло, снег вокруг подтаивал, чернея на глазах, не январь будто, а апрель уже. Легкий удар норкового рукава сразу поломал хорошее настроение. На какую-то секунду лицо женщины оказалось прямо перед его лицом. Теперь он разглядел, у нее были большие бесцветные глаза. Нелепо оттолкнувшись от невидимой преграды, она, с трудом владея своими руками, попробовала застегнуть шубу.

— Простите!

Дозиметр не унимался. Воткнутый в отворот плаща, он захлебывался в треске. Макар Иванович испытал неловкость. Женщина, наконец справившись с пуговицей, остановилась, чуть покачиваясь, перед ним, взгляд ее замер на говорящей булавке. И вдруг он увидел, как медленно растягиваются ее большие пунцовые губы. Она улыбалась.

2

«Зачем, дурак, записал ее телефон? Я что, буду заниматься этой проблемой? Да здесь и проблемы никакой, по всей вероятности, нет, — разглядывая мелко исписанную цифрами и именами страничку записной книжки, спрашивал он себя. — Все очень банально. Вывозили из Припяти и шубы во время эвакуации, не могли же каждую шмотку прозвонить. Взяла в комиссионке по дешевке. Получила дозу! Можно подумать по ее виду, что после аборта дамочка. Ну а кого можно родить, если ты ходишь в такой шубе восемь лет? Ничего хорошего родить нельзя!»