Зона - [26]

— Иду пыль вытирать.

— Пойдешь полы пидарасить!

— Я полы и раньше не мыл, а на третьем месяце чего ради?

— Куда ты на х… денешься, я тебя не освобождал.

За спиной Тимченко два его друга Боровиков и Толяй и ватага «рысарей» из молодых агрессивных положняков. Говорю примирительно: «Хорошо, я буду носить воду». Тимченко сжимает увесистые кулаки: «Я тебе сказал, ты будешь пола пидарасить, чем ты лучше остальных мужиков?»

— А чем ты лучше? Пусть все тогда моют. — Я взял у кого-то ведро, наполнил его из крана и понес из умывальника через коридор мимо рысей в спальное помещение. Гул стих, все ждали, чем это кончится, и это молчание ничего хорошего не предвещало. Под шконарями ползают с тряпками люди. Я поставил ведро, кто-то ополоснул свою тряпку, выжал и дальше я не помню, с ведром возвращался или без, помню только, как на выходе в коридор увидел вдоль обеих стен шеренги дожидающихся рысарей и крупную фигуру Тимченко. Я перешагнул порог и брызнули искры из глаз. Человек десять дружно лупили меня, оттаскивая в козлодерку. Чудом я успел сдернуть очки и, согнувшись под градом ударов, умудрился положить их на выступ в стене, пока тащили меня вдоль коридора. Я не отмахивался, ушел локтями в защиту, чтоб пореже попадало в лицо, но ногами и корпусом изо всех сил сопротивлялся. Только не в козлодерку — свалят, забьют, запинают. На виду они действуют все же поаккуратней, больше кулаками, и стоя можно еще защищаться. В проеме козлодерки я раскинул руки и ноги крестом и, оттолкнувшись, бросил тело в коридорчик на выход во двор. Меня прижали к стене, удары сыпались все чаще и злее, я даже не различал, кто их наносил, в глазах черные тучи и молнии.

И вдруг прекратилось. Я почувствовал себя ужасно одиноким. Вижу, подходит наш молодой воспитатель, зам. отрядника, кажется, Геннадий Васильевич, а мои экзекуторы отпрянули и стоят, не думая разбегаться. Этот зам. шел не с улицы, а из отряда, значит, находился у себя в кабинете, как раз у дверей которого началась заваруха. Значит, он все слышал, нарочно отвел время для побоища, а теперь подходит ко мне и наивно спрашивает: «Что происходит?» Я молча двинулся мимо. Нашел во внутреннем коридоре уцелевшие очки и завернул в умывальник. Посмотрел в зеркало: лицо красное, припухшее, губа в крови, но без синяков, никаких повреждений — легко отделался. Умылся. Прошел в спальное помещение к своему шконарю, вытерся и вышел в локалку, где тасовался отряд. Не было ни обиды, ни огорчения, я не чувствовал себя побежденным, наоборот, был очень доволен, что в такой кутерьме сохранил очки и лицо и не дал затащить себя в козлодерку. Побит, но не поддался. Когда имеешь дело с дюжиной озверевших хулиганов, это не поражение. Минут через пять меня позвали в кабинет отрядника. «Что случилось? Вас били? Кто?» — с казенным лицемерием спросил молодой зам. Сейчас я ему выложу, кое-кого посадят в ШИЗО, и зона меня пригвоздит репутацией «козла». Умница, далеко пойдет.

— Вы же видите — ничего не случилось.

— Вы можете написать заявление.

— О чем?

— Ну, как хотите. В конце концов сами виноваты: я слышал — вы первый сказали что-то оскорбительное.

— Раз вы все слышали, чего спрашивать?

— Все равно те, кто вас бил, будут наказаны, я кое-кого видел.

— Ради бога не надо, ничего не было, понимаете?

— Я обязан доложить.

— Зря, я прошу вас не делать этого.

Боже упаси от такого защитничка, перед зоной вовек не отмоешься.

Меня снова поставили на сетки. Я вязал, и все больше одолевала тревога, а что будет завтра, в следующую уборку? Освободят или еще раз под молотки? Тимченко ходил кругом и рычал, что заставит меня взяться за тряпку. Я не собирался корчить из себя лагерного аристократа и, конечно, готов был мыть за собой пол, однако не ценой унижения. А в данной ситуации требование Тимченко было нарочито оскорбительным и своевольным. Такое требование предъявляется новичкам, сразу по прибытии в отряд, но не через два с лишним месяца. По заведенному порядку, если вначале человек не стал мыть полы, и это сошло, то через несколько дней никто не настаивает. Не хочешь попадать под молотки — носи воду, вытирай пыль, участвуй в уборке, но не обязательно браться за половую тряпку, а если дорожишь репутацией, то и не должен. Так заведено и с этим приходится считаться. Но главное не в этом, а в том, что вся эта блоть, рыси, положняки не только не занимались уборкой, но понукали и издевались над теми, кто убирает, особенно, кто моет полы. Могли заставить беспричинно перемывать по нескольку раз, могли дать пинка под задницу. В конце концов, почему я, старший по возрасту, должен мыть полы за салагами, почему вообще кто бы то ни был, должны обслуживать это хамье! Ни в коем случае нельзя браться за тряпку. Только после Тимченко и остальной блоти, в противном случае они не имели права никого заставлять. На зоновском языке это называется беспредел. Путевый зек обязан бороться с беспределом, иначе по лагерным законам ему самому могут предъявить. Я должен найти поддержку. Среди мужиков, кто сам убирает, бесполезно — они покорились и вообще не имеют голоса, да и какой им резон, чем я лучше их? Все вопросы решаются среди блатных, положняков, меня колотила шушера, значит, надо идти к более авторитетным, кое-кого из них я знал. Остаток дня и первую половину следующего я провел в переговорах.