Зона любви - [37]

Господи, о каком равенстве идет речь, когда ваша власть ИЗНАЧАЛЬНА и ВЕЧНА?!

О равных возможностях? А что вы умеете? Эй! Вы разве умеете петь оды? Создавать машины? Культивировать Дух? Вы даже толком не знаете, что это такое… Матерь Божья и та была в неведении: «У всех дети, как дети, — ворчала, — а этот… не работает нигде, не женится…»

Но они не слышат. Врожденная глухота. Любят они ушами… А слушают? Слушают тем местом, откуда мы все, без исключения (даже сын Божий) появились. И думают им же.

Однако и вы, ласточки, за те годы единства и борьбы противоположностей кое-чему научились. Наука приручать этих неотесанных выдумщиков — всегда было ваше основное ремесло. И в этом вы весьма преуспели.

Наука любви далась вам гораздо успешней, чем всё остальное…

Вы доказали, что ваша парадоксальная логика куда надежней всех мужских умопостроений. А ваши слегка приоткрытые прелести и вовремя склеенные колени оказались сильнее любого оружия.

Вы долго ждали своего звездного часа!

Вас били и насиловали воинственные самцы. Вас брали силой и угоняли в рабство. И писались для вас уставы. На ваш божественный венчик надевали замки из железа.

Сначала вы в испуге прятались за своего господина, как за каменную стену, но потом приспособились, поняв, наконец, какую убойную силу несет в себе ваш «аленький цветочек».

А господин трудился, возводя все новые стены, создавал государства, границы, города. Он защищал их, как мог… Его изощренный мозг изобретал все новые крепости, совершенствуя защиту и машины для их разрушения.

А вы, голубушки, обслуживали его, занимаясь иной работой — незаметной работой приручать…

А потом, что должно было случиться — случилось.

Вы выглянули из-за стены и прониклись: не так уж опасен тот мир. Он полон ароматов природы, с которой вы были сестры.

И вы проросли сквозь стену, порушив ее ненароком…

Но самое восхитительное то, что, пройдя через все эти угрюмые века, вы умудрились сохранить свою легкомысленность. Вы дождались, когда мужская половина впадет в депрессуху от созданных самими же плодов цивилизации, и выставили свой первозданный Живот. И он воссиял в этом скорбном мире, как божественный Идол!

И наши хваленые выдумщики разинули рты. Так вот в чем оказывается дело! Вот где смысл! К черту крепости, машины и оды! К чертям этот пресловутый Дух, от которого едет крыша… И будь трижды проклято надприродное Сознание, что так безмерно утомило нас и повергло в пучину всезнания!!

О, малодушные слабаки, вам захотелось Эдему!

А вы сильный «слабый пол» только этого и ждали!

Вы так непринужденно и грациозно впорхнули на трон (пока эти олухи стояли, разинув рты) и уселись там преспокойно, будто он для вас и воздвигнут.

Теперь вы лениво оглядываете царство свое. У вас чуткий слух и вертлявая шея. Зато остальные прелести так притягательны!

Вы уже щурите свои сучьи глазенки и вертите в нежных лапках плетку, что загонит этих олухов в стадо.

Ваша власть наступает неотвратимо, как ход истории.

Только не надо дергаться, мужики. Пусть они утвердятся на троне. Пусть упиваются властью. Пусть расслабятся…

Мы уходим в подполье. Самые смелые, отчаянные и искушенные воины, — слушайте меня! Те, кому нечего терять, — слушайте меня! Мы объявляем войну их притягательным прелестям. Мы вырвем их сучье оружие! Мы заставим их растеряться, запаниковать… Они расслабятся, потеряют бдительность… Они все равно ничего не поймут! Вот тогда!..

Вот тогда мы — лучшие из лучших — начнем умирать. Целыми легионами. А что нам остается делать, когда всё так запущенно? Кстати, я уже начал. Собственно уже умер…

И умирая, мы будем стоять насмерть, как защитники Брестской крепости. Мы напишем в тех каменных чертогах последние, но главные слова: «Ни шагу назад!». И еще: «Умрем, но из крепости не уйдем!».

Но мы никогда не сдадим свою крепость!

Мы заставим вас вспомнить о настоящих воинах, плюющих на смерть (плевок!) и презирающих блаженные входы в Эдем (плевок, плевок, плевок!)

Вот тогда, следующие поколения воинов, воодушевленные нашим бессмертным подвигом, вернутся (вы же их и позовете) со своим восставшим оружием, нацеленным на звезды в небесах. И всё возьмут сами.

Вот тогда, возможно, и наступит какая никакая гармония.

Эй, там! внизу… все еще живущие в своем лучшем из миров… Вы спросите меня, горемыки, полюбопытствуйте, бедолаги: что я делал на земле всю свою сознательную жизнь? Чем я там, безумец, занимался? Что тревожило тело, и душу, и мозги мои?

И я отвечу. Сплюну и отвечу: «Я пытался постичь то священное племя!»

Помните, как там у Венички…

Ему, как Карлу Марксу, нравилась в них слабость, то, что у них есть талия и они вынуждены мочиться, приседая на корточки. И это наполняло Ерофеева негой. О, кей! Но и он — проницательнейший — всё равно ни черта не понял, потому что они Марата ножиком зарезали, а в Ильича из нагана стреляли. И это убивало в Ерофееве всякую негу. То есть, приседать приседай, но зачем из нагана-то стрелять!

Я же пошел иным путем.

Я стал сам в себе выращивать женщину, с целью познать ее тайну. Как Лев Толстой, я ее чувствовал в подвале души моей. Она там, бедняжка, чахнула…