Зомби-экономика. Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас - [48]

К 1990-м годам было показано, что концепция естественного уровня безработицы (NAIRU) несовместима с реальными данными. Безработица, как и в 1970-х годах, стабильно держалась на высоких уровнях, что породило огромное количество работ, посвященных концепции «гистерезиса».

Несмотря на эти затруднения, отказа от DSGE не произошло. Наоборот, сформировался еще более сильный консенсус. Проблемы, с которыми столкнулась неоклассическая экономика, не рассматривались как фундаментальные вследствие любых попыток придать макроэкономике микроэкономические основания в соответствии с теорией общего равновесия.

Напротив, задача лучшей подгонки простых (возможно, даже примитивных) моделей неоклассической теории к реально наблюдаемым экономическим состояниям рассматривалась как необходимая часть процесса конвергенции, который приветствовали такие ведущие экономисты, как Бланшар или Вудфорд. Противостояние между экономистами «соленой» и «пресной воды» вот-вот, казалось, найдет разрешение.

Накануне глобального финансового кризиса подход DSGE вроде бы взял верх над всеми своими соперниками, и в нем видели будущее макроэкономической теории. Кризис, неспособность мейнстримной экономики предсказать его, предоставить необходимый анализ причин или комплексный набор средств по борьбе с ним пошатнули консенсус вокруг этого подхода.

1980-е годы: крах неоклассической экономики

Первым практическим опытом воплощения неоклассической экономики была политика Маргарет Тэтчер в Великобритании. К моменту прихода Тэтчер к власти в стране уже десять лет наблюдалась высокая инфляция. Основой для денежной политики была «монетаристская модель» Фридмена, предполагавшая, что долгосрочный темп роста цен полностью определяется темпом роста предложения денег.

Эта теория советовала постепенно уменьшать темпы роста денежной массы, снижая тем самым темпы инфляции. Чтобы следовать этому предписанию, правительствам нужно было достаточно долго удерживать безработицу выше NAIRU (уровень безработицы, при котором не происходит ускорения инфляции) – как оказалось, в течение десятилетия или дольше.

Неоклассическая экономика, приверженцем которой являлся главный у Тэтчер экономист Патрик Минфорд, предлагала более простой сценарий. При условии, что правительство открыто объявит о намерении сократить темпы роста денежной массы до уровня, соответствующего низкой инфляции, и сможет дать убедительные сигналы, что оно не уступит, бизнес и работники сами подстроят свои рациональные ожидания и инфляция быстро упадет, при этом никакой необходимости в длительном периоде высокой безработицы не будет. Присущее данной модели представление, что достаточно объявить о своей готовности мириться с экономическими невзгодами, чтобы этих невзгод можно было избежать, – само по себе парадокс, как уже тогда полагали многие критики. Но определенный вкус к парадоксам вообще характерен для экономистов. Некоторые из них даже считают его признаком профессионализма.

Единственным условием, определяющим успешность рецептов неоклассической экономики, была степень уверенности в курсе правительства. В случае с Тэтчер уверенность была на высшем уровне: помимо идеологической приверженности свободному рынку, не оставляющая никаких сомнений убежденность в собственной правоте была определяющей чертой ее подхода к политике. Крылатые фразы вроде «леди не меняет своего решения» и «альтернативы не существует», последняя из которых даже закрепилась в виде аббревиатуры TINA (There is no alternative), – вот что отличало «политику убеждений» Тэтчер. Слоган «без поворотов!», казалось, никак не зависел от направления, в котором леди двигалась. Воистину, высшее политическое убеждение Тэтчер заключалось в наличии убеждения как такового.

Итак, если для неоклассической экономики могли когда-либо существовать подходящие условия, то это была Британия при Тэтчер. Однако на деле число безработных резко увеличилось и, достигнув 3 млн, оставалось высоким на протяжении долгих лет, как раз в соответствии с прогнозами и кейнсианцев, и монетаристов. Неоклассическая экономика, провалившая свой первый экзамен на политическую состоятельность, исчезла из поля зрения, вновь заявив о себе лишь в качестве оппозиции программам стимулирования экономики, предлагаемым администрацией Обамы.

Все же этот провал почти никак не отразился на политической репутации Тэтчер ни в тот момент (война за Фолклендские острова отвлекла внимание от состояния экономики), ни впоследствии (по крайней мере, до сих пор). Единственной альтернативой «быстрому резкому шоку» был затяжной мучительный процесс снижения инфляции через долгие годы ограничительной фискальной и монетарной политики. Возможно, социальные и экономические издержки такого подхода были бы намного меньше, но в тот момент политические оценки были совсем иными. Массовая безработица первых лет пребывания Тэтчер у власти либо ставилась в вину ее предшественникам, либо считалась неизбежной ценой выхода из хронического упадка.

Второй шанс для претворения в жизнь своих идеалов неоклассическая экономика получила в Новой Зеландии и использовала его с тем же успехом. Сокращение темпов роста денежного предложения сочеталось с радикальными рыночными реформами в расчете на большую гибкость экономики. Но через 15 лет, когда эта экономическая политика была прекращена, на ее достижения смотрели гораздо менее благосклонно. Новая Зеландия не только пережила ряд острых рецессий, но и проиграла своим мировым конкурентам по темпам экономического роста.