Золушка - [20]

Однако надо было задать ему несколько вопросов.

Во всяком случае, когда Мэтью позвонил по телефону, этот человек был настолько любезен, что пригласил его днем к себе домой, а не предложил просто прийти в контору.

Прекрасный дом на Фэтбек-Кей, дерево, стекло, камень, великолепный вид на залив. Гость и хозяин сидели в шезлонгах лицом к воде. На горизонте уже скапливались грозовые облака, как всегда в это время дня.

— Это не Отто придумал называть ее Золушкой, — сказал Ларкин. — Это я придумал.

— Когда вы это придумали? — спросил Мэтью.

— Когда я его нанимал.

— А поточнее? Извините, мистер Ларкин, что я так дотошно расспрашиваю…

— Нет-нет, что вы, я рад помочь. Все началось на том балу… в апреле, да, в апреле… здесь, вы же знаете, столько балов, что поневоле запутаешься.

— Да, я знаю.

— На восточном побережье, в Майами тоже, эти ваши кубинцы обязательно устраивают балы по случаю пятнадцатилетия своих дочерей. Такой, понимаете, обычай у людей, говорящих по-испански, — начал подробно объяснять Ларкин. — Когда девушке исполняется пятнадцать, ее наряжают как невесту и закатывают бал. Все друзья облачаются в лиловые смокинги и являются на вечер, чтобы пожелать девушке всего наилучшего в день ее пятнадцатилетия, потому что весьма скоро она будет лежать на песочке, раздвинув ножки, и почти столь же скоро превратится в почтенную толстую даму с маленькими усиками.

Ларкин рассмеялся.

Мэтью промолчал. Ларкин ему не нравился все сильнее.

— Девушку называют la quinceañera. В общем, чушь. Мы в Калузе устраиваем балы в начале каждого времени года, и эта чушь похлеще той. На Рождество у нас благотворительный бал Снежных Хлопьев в пользу Американского общества борьбы против рака, а весной, когда распускаются красные цветы на джакарандовых деревьях, мы проводим бал Джакаранды в пользу Общества борьбы с рассеянным склерозом или мышечной дистрофией, я их вечно путаю. Тут я ее и встретил. На балу Джакаранды.

— И это было…

— В апреле.

— Числа не помните?

— Где-то в самом начале месяца. Джакаранды еще только зацветали. Она вошла, юное существо, в платье таком же голубом, как ее глаза. На юбке справа высокий разрез, прекрасная грудь почти совсем открыта. Я танцевал с ней всю ночь. Фотограф сделал для меня ее портрет и содрал за него пятьдесят долларов — на благотворительность. Этот снимок я отдал Отто. Единственный. Вы его видели?

— Да, в деле.

— Великолепная девушка, верно?

— Очень хорошенькая.

— Да, так этот снимок я ему отдал. И двадцать пять долларов аванса. Попросил найти ее. Найдите мне Золушку, сказал я. В первый раз назвал ее так.

— А почему?

— Ну, ведь я ее встретил на балу. Одета как принцесса, на груди сапфировая брошка-заколка, туфельки на высоких каблучках блестят словно хрустальные, только короны ей и не хватало. А наутро принцесса превратилась в дрянную шлюху и украла мой «Ролекс», который обошелся мне в восемь тысяч долларов у Тиффани в Нью-Йорке.

— Поэтому вы и наняли Отто?

— Да.

— Чтобы вернуть свои часы.

— Чтобы найти ее, при чем тут часы! Они теперь где-нибудь на Аляске, не станет же она таскать при себе краденые часы, да еще с моими инициалами на крышке.

— Значит, вы просто хотели, чтобы Отто ее отыскал?

— Просто? Полагаете, я подкинул ему легкую работенку? Ничего себе просто! Я даже не знаю ее имени.

— Я считал, что она…

— Да, она мне сказала, что ее зовут Анжела. Уэст, но прежде чем позвонить Отто, я заглянул в телефонный справочник и нашел там шесть номеров на фамилию Уэст, но ни одной Анжелы. Все, что у меня осталось, это фотоснимок молодой блондинки. Золушки, а? Молодых блондинок в Калузе, может, пятьдесят тысяч, а Отто собирался искать ее на пляже. Не очень-то просто, Мэтт, вы не думаете? Ничего, что я вас так называю — Мэтт?

— Обычно меня называют Мэтью.

— Пусть будет Мэтью. — Ларкин пожал плечами, о вкусах не спорят, ему-то что! — Суть в том, что я дал Отто трудную работу, и он не слишком преуспел.

— А почему вы обратились именно к нему?

— Слышал, что он хороший сыщик.

— Я имею в виду, почему вы не обратились в полицию?

— Не хотел.

— Почему же? Ведь она украла у вас часы.

— Я считал, что это личное дело. Мое и ее. И не хотел вмешивать полицию. Вообще в полиции немало дерьма, и вы, Мэтью, знаете это не хуже меня.

Мэтью не сказал ничего. Далеко от берега вырисовывался на сером фоне неба силуэт траулера. Птицы-перевозчики бегали по песку у накатывающихся на берег волн. Пеликаны парили над водой, подхваченные воздушным течением. Чувствуют ли птицы приближение дождя, почему-то вдруг подумалось Мэтью.

— Когда же вы к нему пришли? — спросил он.

— Примерно в конце месяца.

— В конце апреля?

— Да, я же и говорю — в конце месяца.

— Почему вы так долго ждали?

— Что вы имеете в виду?

— Она украла у вас часы в начале апреля, но вы не обращались к Отто до конца месяца. Отчего?

— Обдумывал, как поступить.

Доминго предложил пойти на пляж, пока матери двух убитых девушек нет дома. Эрнесто сказал, что пляж подождет. Венеция, где обитала в небольшом блочном доме неподалеку от федеральной дороги номер сорок один миссис Санторо, им обоим не понравилась. Доминго заявил, что Майами-Бич куда лучше. Венецию он назвал занюханной — это словцо было одним из немногих английских слов, которые пришлись ему по вкусу. Но Майами-Бич, по его мнению, никак нельзя назвать занюханным, он напоминает некоторые великолепные райончики на Кубе.