Золушка беременная - [10]

И запах их повис, густой.

Идут коровы в зареве заката,

Пастух устал, не щёлкает бином,

На окраине села коров встречают ребята,

Деревенские наглецы, им всё нипочём…

Коровы, каждая, идут за ребёнком,

А дома устроен пир,

Пахнет жареным телёнком,

Порубленным как красный командир.

Корова не отличается умом,

Она не понимает, куда он подевался,

Стоит, растерянная, перед его дерьмом,

Он её выменем ведь игрался…

Бывало зубами зажмёт, сынок,

Но нет его, нет, исчез он,

Больше никто не делает прыг–скок,

Поскольку сынок зарезан.

Проклятье Франкенштейна

I

Как холодно в чертогах Франкенштейна,

Висит пиджак на ледяной стене,

Заброшен замок Ваш в долине Рейна,

Как тот корабль на ледяной Луне…

Бредёт старик по склону вверх, вздыхая,

Дрожит тряпьё на согнутых плечах,

И женщина стоит вверху нагая,

И змеи шевелятся в волосах…

Зелёный дым клубится из расселин,

Сидит спиной к нам бледный исполин,

Сшит из кусков, и среди скал поселен,

Он не Адам, но он ничей не сын…

II

Но что это? Кинжал, торчащий в шее,

На кафельном полу лежит Виктóр,

Творец, хирург, что метил в Прометеи,

Лежит он два столетья, до сих пор…

Чудовище над ним склонилось в горе:

«Отец, отец, меня освободи!

Жить не хочу на суше или в море,

Меня скорее смертью награди!»

Мольбы напрасны. Это труп Виктóра.

Ты будешь жить, бессмертен и угрюм.

Без радости, без счастья, без надзора,

Без цели и без смысла, наобум…

Когда бы мы Историю учили,

Мы понимали бы, мы понимали бы,

Что мёртвые недаром опочили,

Зашитые в свинцовые гробы.

Что смерть, она нам лучшая подруга,

Бессмертие — тягчайшее из бед,

Чудовище, завинченное туго,

Так хочет смерти, только смерти нет…

Театр

Опять встаёт вопрос о смысле жизни,

Ребристый, тихо ноющий вопрос,

И хочется чтоб пёс пришёл: «Ну, ли'зни!

И успокой меня тем самым, пёс!»

Шекспировская пёстрая палатка…

Сам Немирович в клетчатых штанах,

От вечности и приторно и гадко,

Как от попойки на похоронах…

Театр. Буфет. Актёры, как собаки,

Поджав хвосты. Смазлива мадмазель.

Швейцары, многодневные неряхи

И барышни, с качели в карусель…

Театр. Потеха. Драма вечно кружит,

И Гамлет в занавеску шпагой, — пыр!

Полония он шпагой обнаружит

И продырявит ей его мундир…

Краснеют там глазницы черепами,

Проходит ряд монахов площадных.

Театр никогда не расстаётся с нами,

И только от свечей нагар сальны'х…

Штанишки до колен свои спустивши,

Актриса, весела, не молода,

Крутые бёдра мощно разваливши,

Не чувствует ни страха, ни стыда.

И гогот. И курение у сцены.

У фавна нарисованы глаза,

Разводы. Дети. Гомики. Измены.

От лука неподдельная слеза…

Соорудив из занавесок дворик,

Суфлёр жуёт свиную колбасу:

«О, бедный Йорик, право, бедный Йорик!»

Твой череп держит Гамлет на весу…

* * *

Крыши под соломой,

Луна над трубою,

Чёрт сидит с Солохой,

С головой свиною.

Таковы обряды

Нашей Украины.

А в лесах — наяды.

В статуях — морщины,

Гипсовые фавны

Задолжал помещик,

Великодержавны

У голландских печек.

Трубки с длинным стержнем,

Чубуки лихие.

Мы тебя зарежем,

Мы — твои родные.

* * *

Вороны не любят много листвы,

Вороны этим правы,

Крылья у них могут стать кривы

В сквериках Старой Москвы.

Любят они погорелый простор,

Лают они и рычат,

Вороны похожи с недавних пор

На молодых волчат.

Ворона — тяжёлая птица Руси,

Гоплит, тамплиер, талиб,

Мощное у вороны шасси,

Она как ядерный гриб

Падает сверху, собаке в лоб.

Помню я. Мусорный бак…

Смотрел в окно под радио–трёп

На битву ворон и собак…

* * *

Думай, о, женщина, на ветру,

Переживай измену!

Пока я тебя, задыхаясь, беру,

Ты будешь смотреть в стену.

* * *

Туманная луна.

Как и всегда, висела,

И грудь где ордена,

От старых ран болела.

Он вышел на балкон

С горячей кружкой чая,

Как будто Цицерон,

От Цезаря страдая.

Митинг в марте

Ветер хрюкал, и летело

От оратора свиного,

На божественное тело

К Вам, божественное слово!

Ветер выл, снега бросая.

Словно бы в брезент кибитки.

Эй, ты, Русь моя босая!

Эх, буржуи, недобитки…

* * *

Зазубренные очи, капюшон,

Ты у штурвала правишь в круговерть,

В зелёно–чёрный вспененный крюшон,

Зловещий капитан, ты смерть!

Блестящий череп, тёмный впалый рот,

Зубов пренеприятнейший оскал!

Тебя увидел праздничный народ,

Что в шлюпки из «Титаника» сигал…

Гремел оркестр, и мощный океан

Как мусор уносил печальный люд,

Погибших в свое тело принимал,

Стуча собою в двери всех кают…

Зловещий капитан тогда, как вор,

Сошёл к воде и не смочивши ног,

Пошёл к Европе и идёт с тех пор,

Костист, старателен, внимателен и строг…

* * *

И побледнел Квачков перед Стрельцовым…

И Удальцов слинял перед Стрельцовым,

Вдруг стал Стрельцов кумиром образцовым,

Имеем дело только со Стрельцовым!

А что премьеры ДНР на час?

Какой придёт там новый верхолаз?

Какая там трёхдневная щетина,

Есть от Кремля нам посланный мужчина?

Захарченко суровым подпираем,

Вот Болотов ушёл за Бородаем,

А где Козицын? Был убит Беднов,

И Мозговой лежал в гробу суров…

* * *

Всё стало вдруг печально,

Ослабевает Гольфстрим,

Холодно нам ночами,

Лондон непроходим,

Не помогает толстовка,

Не помогает парка,

Холодно и неловко,

Раньше же было жарко…

Всюду горят пожары,

Всюду идут дожди,

Ветер над Темзой старой

Кислый как крокоди…

Льнёт к рукаву Хамлета:

«Клерк, ты куда идёшь?»

На всей Европе лета

Нынче ты не найдёшь…

* * *

Моё прошлое густо заселено,

В нём горит ослепительный свет,