Золотые ворота. Черное солнце - [239]

Сомнений не оставалось: пожертвования к пленным не попадают. Об этом надо было немедленно сообщить Петровичу, Ведь он не раз говорил: «Чтоб наносить ощутимые удары, надо знать наиболее уязвимые места фашистов. Именно тебе мы доверяем нацеливать наше оружие». Олесь гордился доверием подпольного центра и всячески старался его оправдать. Не проходило дня, чтобы он не отправлял Петровичу секретной «почтой» разные сообщения. Среди них были и копии распоряжений, поступавших на имя Шнипенко, и случайно добытые незаполненные бланки документов, и подробное описание структуры генерал-комиссариата, и поименный список с домашними адресами фюреров из полицейведомства…

Просмотр газеты кончился, а Олесь все еще сидел перед Губером. В его голове созревало очередное послание Петровичу. Вернее, не Петровичу, а при его посредстве ко всем киевлянам. Он уже видел в воображении напечатанные крупным шрифтом строки:

«Дорогие земляки! Многострадальные братья и сестры!

Полгода назад бесноватый Гитлер хвастался перед всем миром, что в считанные недели одержит победу над нашей страной. Уже до наступления зимы он рассчитывал выйти за Урал и на Кавказ. Но зима пришла, давно уже трещат морозы, а его армии не осуществили поставленных перед ними задач. Забыв о своих обещаниях, Гитлер вынужден теперь клянчить у населения зимнюю помощь для своих воинов. Только кукиш с маком получил он в Киеве вместо помощи. Тогда фашисты обратились к своему излюбленному приему — провокации. Устами Красного Креста они объявили сбор теплых вещей для советских военнопленных. Однако это подлый обман. Собранные вещи попадают не пленным, а битым под Москвой и Тихвином гитлеровцам, замерзающим в наших снегах. Пойдите в Дарницу, пойдите на Сирец и Керосинку, поглядите, как одеты и обуты наши пленные…»

Чтобы окончательно убедиться в правдивости своих догадок, Олесь прямо от Губера направился на Пушкинскую, где помещался Красный Крест. Предъявив свое удостоверение работника газеты, стал расспрашивать, но там только руками развели:

— Наше дело — собирать теплую одежду, а куда она потом попадает… Об этом спросите у военного командования.

Олесь бросился в редакцию. Теперь у него не было никаких сомнений. Шнипенко встретил его на пороге с распростертыми объятиями. О газете, о Губере ни слова, а сразу:

— Где вы так задержались, Олесь? Мы с ног сбились, разыскивая…

— Что-нибудь случилось?

— Папенька вас желает видеть.

— Он уже вернулся из Берлина?

— Прямо с дороги сюда пожаловал. Велел передать, что пришлет за вами машину. Подождите…

— Хорошо, я подожду.

Поблагодарив за приятное известие, Олесь поспешил в свой кабинет

III

Строки ложились на бумагу с трудом и муками. Однако Олесь заставлял себя не бросать карандаш. Любой ценой надо было известить подпольщиков об очередной провокации оккупантов. Он писал Петровичу, а сам думал об отце. Перед отъездом из Киева тот обещал принять меры к розыску матери в лагерях военнопленных. После пребывания в глиняном карьере под Чернухами и в Дарнице Олесь не питал больших надежд на удачу, но все же ждал с нетерпением вестей от отца.

Закончив писать, он свернул в трубочку свое донесение и сунул его в цевку из бузины, залепленную с одной стороны воском. Обычную, ничем не приметную ткацкую цевку. Теперь оставалось только положить ее в тайник, находящийся в стене разбомбленного помещения автобазы на Соломенке, и завтра же подпольный центр узнает о намерениях фашистов.

Стук в дверь. Олесь открыл — шофер отца. Поехали на Печерск. В Липском переулке, где проживали только чины из оккупационных учреждений, машина остановилась. К подъезду серого пятиэтажного дома шофер пошел первым. Короткий подъем по ступенькам — и вот они с Олесем уже в просторной квартире. До войны в ней, видимо, проживал какой-то страстный охотник, так как даже в коридоре висели запыленные охотничьи трофеи. Но что больше всего удивило Олеся в отцовской квартире — это тепло. Настоящее домашнее тепло, о котором, казалось, все забыли в ту суровую зиму.

— Ты, Олесь? — услышал он знакомый голос из ванной комнаты. — Подожди минуточку.

Шофер проводил гостя в просторную гостиную. Так вот каково жилье у отца! Все стены сплошь увешаны картинами. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы определить, что полотна принадлежат крупным мастерам кисти. Олесю даже показалось, что он уже видел эти картины. Но где?

По большому пушистому ковру подошел к столу, заваленному папками. Механически, без какой-либо определенной цели он приоткрыл одну из папок, стал читать. Это был перечень разных приборов и аппаратуры — микроскопы различных марок, микропроекционные аппараты, микроманипуляторы, лабораторное оборудование. Перевернул страницу — опять список. На этот раз перечислялись музейные ценности, церковная утварь, собрания афиш, плакатов, нумизматики, коллекции картин, древней украинской посуды, тканей, вышивок, изделий из дерева и фарфора, казацкого оружия. Потом шел список каких-то архивов, материалов археологических раскопок. Списки были составлены с педантичной аккуратностью: против каждого наименования — инвентарный номер, место хранения и ориентировочная стоимость. Именно стоимость-то и помогла Олесю понять, что все это означало. «Так вот чем ты занимаешься, отец! Расхищаешь национальные сокровища! А меня уверял, что изучаешь пути возрождения культурной жизни на Украине…»