Золотые туфельки - [11]

Из последней машины вышли тоже военные, но в формах необычных: на одном, длинном и худом, был коричневый френч, лакированные краги темно-вишневого цвета и фуражка с карикатурно огромным верхом. Другой, маленький и толстенький, был в берете. Над головой третьего дрожал на пружинке большой розовый помпон, а на четвертом развевалась коротенькая юбка.

Все это были представители военных миссий разных стран, следовавших всюду за Деникиным и его штабом.

Боясь сбиться в русской речи, Клиснеё произнес свое короткое приветствие по-французски. Говорил он почтительно, но без тени подобострастия, и, когда Деникин выразил желание осмотреть завод, пошел не позади главнокомандующего, а рядом, как хозяин или по крайней мере компаньон. С тем же почтительным и в то же время независимым видом он и объяснения давал в цехах.

— Вот вы либеральничаете с рабочими, всякие празднества им устраиваете, а интендантство мне докладывает, что на фронт все чаще поступает недоброкачественная обувь, — с оттенком неудовольствия сказал Деникин. — Ваши сапоги плохо стреляют, господин председатель.

Клиснеё ответил в тоне милой шутки:

— Насколько мне известно, господин генерал, на фронте и снаряды далеко не все разрываются, хотя уважаемый директор Оружейного завода господин Попов устраивает своим рабочим празднества совсем в ином духе: он их сдает военному коменданту, а комендант сечет шомполами. Я держусь того мнения, что мой метод обращения с рабочими является более рентабельным.

И то, что бельгиец отвечал по-французски хотя главнокомандующий говорил с ним по-русски, и то, что он позволяет себе возражать, не понравилось Деникину. До каких пор эти иностранцы будут смотреть на него, как на свое доверенное лицо! Он хотел ответить резко, даже прикрикнуть, но сдержался и только сказал:

— Вот я секвеструю[1] ваш завод, тогда на практике проверим, чей метод лучше.

Бельгиец невозмутимо ответил:

— Не думаю, господин генерал, чтоб мое правительство отнеслось к этому благосклонно. К тому же, генерал, я не вмешиваюсь, когда ваша контрразведка выхватывает у меня подозрительных ей людей.

Этой фразой как бы опять была найдена основа для примирения, и два человека, из которых каждый претендовал на роль фактического хозяина, перешли в следующий цех.

Как ни прочно отделили конники рабочих от Деникина и его штаба, как ни чуждо для русского уха звучали в цехе завода французские слова Клиснеё, но не прошло и четверти часа со времени отбытия высокопоставленных гостей, а за столом уже все знали о короткой дискуссии, возникшей между представителем иностранного капитала и главой русской белогвардейщины.

…Когда Кубышка выходил в толпе рабочих со двора завода, его дружески похлопывали по плечу, угощали папиросами, совали в карман бумажные деньги. Один подвыпивший парень, которого даже праздничный костюм не освободил от запаха сырой кожи, крепко обнял артиста за шею и громко сказал:

— Правильный старик! Хрен редьки не слаще! Всех бы их… под Петрушкину палку!

А Лясе уступали дорогу и смотрели ей вслед ласково, благодарно и немного удивленно: трудно было понять, что заставляет эту девушку, хрупкую и такую красивую, ходить с тяжелой гармошкой в самую гущу простого народа.

Записка

Утром, когда Кубышка опорожнил карманы пиджака, он в ворохе денег заметил белую бумажку. Развернув вчетверо сложенный листок, видимо вырванный из записной книжки, он прочитал: «Вам и вашей дочери грозит опасность Будьте осторожны. Лучше всего бегите из города. Записку порвите».

У старика сжалось сердце. Кто мог это написать? Во всяком случае, не Герасим: на кожевенном заводе Герасима не было. Да и незачем ему в толпе всовывать в карман записку, если он может все необходимое передать через одноногого.

Кубышка опять прочитал записку. Безусловно, писал хорошо грамотный человек: ни одной ошибки, почерк устоявшийся. Кто может знать об опасности и что это за опасность, от которой надо бежать?

Кубышка крепко задумался. Да, конечно, вчерашнее представление было очень рискованным: сказка не только намекала на то, что делается на заводе, но и заключала в себе «рецепт» порчи кожи. Только дурак не догадался бы, кто такие белые и серые мыши и кого под одобрительный хохот рабочих бил палкой Петрушка. Но тогда почему не арестовали дерзких кукольников там же, на заводе? Не хотели делать этого на виду у всех рабочих? Если так, то арестуют этой ночью.

— Папка, о чем ты думаешь? — сдвинув брови, спросила Ляся.

— Вот… — смутился Кубышка. — Вот все думаю, какую бы разыграть новую сказку. Знаешь, такую, чтобы…

— Неправда, — глядя в упор, прервала Ляся. — Я отлично вижу по твоему лицу: что-то случилось. Говори.

Кубышка помялся и протянул записку.

— Да, — сказала Ляся, прочитав три лаконические строчки, — это не может быть шуткой. На нас надвигается беда. Но уходить не стоит, пока Василек не вернется от калеки. «Там» всё должны знать.

— Ляся, пойми, я старый… — с покрасневшими глазами начал было Кубышка, но девушка опять прервала его:

— Знаю: «Я старый, мне умирать не страшно, а у тебя вся жизнь впереди». Зачем ты это, папка, говоришь? Будем жить вместе, а придется — и умрем вместе.