…Швейцар гимназии в расшитой золотом ливрее, глядя на меня, неодобрительно чмокает. Я взлетаю вверх. Высокие коридоры пусты. Занятия начались.
В страхе открываю дверь. Первый урок - чистописание. Фёдор Иванович ходит между партами. Он делает вид, что не замечает меня. Я долго стою у двери, не решаясь пройти на своё место. Ваня Фильков сочувственно моргает мне. Я легонько кашляю. Фёдор Иванович оборачивается, словно только теперь замечает меня.
Он изумлённо раскрывает глаза и разводит руками:
- Ах… господин Штейн!… Господин Штейн оказал нам честь - посетил наши занятия. Здравствуйте, господин Штейн!
Смешки слышатся в разных местах класса. Я вижу, как заливается на первой парте Веня Розенблюм. Мне обидно и горько. Сердце сильно бьётся. Я так бежал! Но я молчу…
- Извините, что мы начали без вас, господин Штейн! - продолжает издеваться Сепп. - Вы были так заняты. Вы зажигали свечки в синагоге…
И опять смешки… Я прохожу на своё место. Лицо моё горит.
- Ничего, Саша, ничего! - тихо шепчет мне Ваня Фильков.
- На два часа без обеда! - кричит учитель чистописания.
Иногда после занятий мы уходили с Ваней Фильковым на большие песчаные отмели, тянувшиеся вдоль реки. Осень стояла хорошая, тёплая. Мы сбрасывали ранцы, ложились на песок и фантазировали.
- Вот было бы хорошо, если бы твой папа был у нас вместо Фёдора Ивановича! - мечтал я.
- Ну да, жди! -угрюмо замечал Ваня. - Так его и пустят в гимназию!
- А что, если бы Козёл вдруг умер?
«Нельзя ли попросить об этом бога на вечерней молитве?» - думал я.
Солнце ласково грело. Вода журчала у самых наших ног. Мы скоро забывали и о Фёдоре Ивановиче, и о наших обидах. С увлечением сооружали гигантские, как нам казалось, плотины, выкапывали широкие каналы и возводили над ними мосты.
Мы строили города из песка и щепок. Как радовались мы, когда первый бумажный кораблик гордо прошёл по широкому каналу и пришвартовался в главном порту!
Солнце на горизонте уже коснулось реки, когда Ваня всплеснул руками:
- Саша! Ведь ты опоздаешь на молитву!
Ваня любил меня и тоже немного боялся божьей кары.
Я в ужасе вскочил и помчался вверх, в гору. Ваня Фильков, схватив наши ранцы, бежал рядом со мной. Позади остался наш чудесный игрушечный город с портами и каналами, наш собственный мир - без синагог, без молитв и без Козла.
Холодный осенний дождь лил третий день без передышки.
Я сидел с Ваней Фильковым над арифметическим задачником Малинина и Буренина. Молодого, весёлого математика Владимира Андреевича Сенченко мы очень любили и уроки для него готовили всегда с особой тщательностью. С помощью Ваниного отца мы благополучно справились с задачей о встрече пешехода с велосипедистом на перепутье между двумя городами.
Выучив наизусть басню Крылова «Мартышка и Очки», мы несколько раз прочли её вслух друг другу и посмеялись над незадачливой обезьяной. Потом просмотрели картинки «Астрономии» Фламмариоиа, лежащей на столе Ваниного отца, и сложили книжки в ранцы.
Тогда-то в мирной квартире Фильковых запахло пороховым дымом. Вчера ещё бывший Аустерлицем, большой чёрный стол сегодня стал Бородином. Прославленные герои Отечественной войны, бряцая оружием, выехали на Бородинское поле.
Наполеоном Бонапартом был я, Кутузовым - Ваня Фильков. Сотни деревянных фигурок всевозможных форм и размеров - наши великие армии - расположились на столе по всем правилам тактики.
Маршал Ней - полосатый колышек от настольного игрушечного крокета - обозревал свои войска с высокого юбилейного тома истории Отечественной войны. Маршал Даву - шахматный конь - скакал перед фронтом моей личной, наполеоновской, гвардии.
Блестящие мои войска были готовы к бою. Они ещё ничего не знали о жутком холоде березинской переправы и последних залпах ватерлооского сражения.
Наступил день генеральной битвы.
Я видел, как на другом конце стола совещался Михаил Илларионович Кутузов со своими генералами.
Высокая, тощая фигура Барклая де Толли (кегельный двухголовый король) возвышалась над всеми.
И я приказал своим бомбардирам открыть огонь.
Ну ж был денёк! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи…
Я во весь голос подавал команду, едва успевал менять пистоны в пушках, сложными манёврами направлял войска и тыл противнику.
У Кутузова накопился огромный запас кегельных шаров, то есть ядер. Мудрый старик понимал значение ка-лнбра в нашем сражении. Он послал в атаку лучшие свои войска под командой Дениса Давыдова. Партизан Денис Давыдов полюбился мне давно. Читая книги об Отечественной войне (усиленно издававшиеся в 1912 году, в дни столетней годовщины), я больше всего восхищался его подвигами. Хотелось бы иметь его сейчас в своих войсках… Но я был Наполеоном Бонапартом, и даже при согласии генерала Кутузова (я бы его уговорил!) мы не могли столь грубо исказить историческую действительность.
Уже, вопреки исторической правде, пал под ядрами мой лучший друг - неаполитанский вице-король Мюрат и валялся с разбитой головой маршал Мармон.
И тогда я двинул на Кутузова кавалерию во главе с маршалом Даву. Бой разгорелся с новой силой. Мать «генерала Кутузова» - Анна Семёновна выглянула из соседней комнаты и в ужасе покачала головой.
