Золотой водопад - [17]

Дошли до Каинова слухи, что Митька сбег от царских властей во время этапа на каторгу и где-то неподалеку буйствует с бандой таких же, как и сам, разбойных мужиков. Того и гляди ненароком ворвется в Убугун, вырежет полдеревни из тех, кто встал ему поперек горла, пустит красного петуха, разорит хозяйство, с трудом нажитое и строго охраняемое местными богатеями. Ему, Кирьяну Савеловичу, как говорится, первый кнут и первая плюха. Упредить надо беду, заручиться чем-то таким, что бы поставило Митьку в слепую зависимость перед ним, убугунским старостой, связало бы ему руки тугой веревкой.

Домыслил все же Каинов, что самым дорогим для Митрия была и осталась Галя-племянница. Кабы напасть на ее след да заполонить, возвернуть ее в лоно его хозяйского дома, страшную власть поимел бы он над своим ненаглядным родственничком, зятьком Митрием, черт его навязал. Навряд ли тот решится на разбой и поджоги в Убугуне, знаючи, что его жена невенчанная заложницей значится в хоромах старосты Каинова. Только где ее найти, несчастную? Надежно спрятала ее старая ведьма Шестопалиха. И следы свои наглухо замела колдовским помелом.

И век бы не найти Каинову племянницу, кабы случай ему не помог. Ездили его подручные Алеха и Петруха в недалекий городок, где известь для хозяйственных нужд выжигают. Закупили извести, сколько хозяин заказывал. А когда вернулись, выложили Каинову давно ожидаемую им весточку: видели издали проездом беглую девку Галину. Живет она в избушке на околице того самого городка, где известь брали. Живет прочно и, видать, с места сыматься покедова не собирается. Тогда-то и задумал Кирьян Савелович, поуправившись с неотложными хозяйственными делами, попроведать свою племянницу, да так попроведать, чтобы у нее навсегда отпала охота сбегать из родного насиженного гнезда.

ДЕРЖИСЬ, ВАРНАЧИНА!

Митька теснил Кулака-Могилу, выбрасывая тычками вперед свои длинные руки. А тот отражал удары, подставляя согнутые в локте руки, отмахивался кулаками, отскакивал на несколько шагов назад и снова принимал бой. В темноте у обрывистого берега метались два черных силуэта.

— Держись, варначина! — с отчаянием закричал Кулак-Могила, распрямляясь во весь рост и поднимая высоко над головой руки.

Короткая вспышка молнии выхватила из темноты его могучий торс на крепких ногах, искаженное ненавистью лицо и острый камень во всю пятерню. Митька с разбегу бросился ему головой в ноги стараясь сшибить «с копылков». Кулак-Могила отпрянул на два шага, и вдруг Митька увидел, что бандит, теряя равновесие, замахал обеими руками, словно птица перед взлетом, закачался, как будто кто-то невидимым канатом тянул его сзади, вскинул ноги и сорвался с крутизны в глубокую бездну, уже на лету повернувшись к Митьке спиной.

Не поднимаясь на ноги, Митька подполз к обрыву. В расщелине не было слышно ни ругани, ни крика о помощи, только приглушенно рыдал поток, словно оплакивая свою жертву. Обессиленный борьбой Митька уткнулся головой в мшаную подушку и в то же мгновение уснул тяжелым непробудным сном. Лил дождь, грозовые тучи, сталкиваясь в высоте, сверкали кривыми мечами молний и рычали громовым голосом. И не было Митьке до всего этого никакого дела.

Ночью гроза ушла так же неожиданно, как и появилась. Утреннее солнце подсушило одежду на спящем, теплые лучи пригрели и разбудили Митьку. Он порывисто вскочил на ноги. «Убил человека», — горько сожалел он о случившемся. О том, что ему самому грозила смерть, он не думал. Думал он о первой встрече с Кулаком-Могилой в арестантской камере, об удачно подготовленном им побеге, о двухмесячных совместных скитаниях по самым глухим местам Сибири. «А може, он не убился? — хватился Митька и подошел к скалистому обрыву. — Може, лежит пораненный и ждет помощи?»

Проливной дождь смыл следы падения тела. Набухший от ливня поток смотрел из расщелины мутным безучастным взглядом. Забросив за плечи ружье и мешок, Митька пошел вдоль берега, высматривая безопасный спуск в глубь ущелья. В одном месте на отвесной скале виднелись беспорядочно расположенные выступы, узкие террасы. Горный козел прыжками спустился к водопою. Митька последовал за ним. Треть спуска прошла нормально: Митька исцарапал в кровь руки, подолгу держась за выступ и нащупывая следующую ступеньку. Козел оказался более проворным и далеко опередил своего преследователя, не оставив следов на твердом камне. Свою оплошность Митька понял поздно.

Взбираться наверх невозможно. Опускаться дальше — не за что уцепиться ни руками, ни ногами. Вряд ли это было лучшим решением, но Митька избрал его, он с силой оттолкнулся ногами от крошечной площадки и прыгнул на гладкий, отполированный ветрами карниз.

Ноги, скользнув по покатой поверхности, не нашли опоры, и Митька, машинально цепляясь руками за малейшие шероховатости скалы, полетел вниз. К счастью, на пути попалась крепкая береза.

Не ухватись Митька за ствол гибкого дерева, каким-то чудом пустившего корни на пятачке земли почти отвесной скалы, быть ему на дне ущелья, да неживому. Теперь судьба снова даровала ему жизнь. Митька крепкими руками держался за ветви березы, его заскорузлые пальцы от сильного напряжения налились кровью, тяжелое тело повисло над бездной, ноги, касаясь скалы, не находили опоры и беспомощно болтались в воздухе. Смерть дала ему короткую отсрочку, чтобы подразнить его, испытать нервы, а потом расслабить волю и мышцы, лишить последних сил и бросить на острые камни, еле видные на дне ущелья.