Золотой сон - [5]

Когда без трех минут час Кельвин вошел в отель Крэнборн, женщина уже была в холле – стройная и изящная, с оправленной в серебро опаловой брошью на черном платье, приятно гармонировавшей с блеском ее глаз.

Кельвин опустился в кресло и спросил: – «Что будете пить?»

– Наверное, шерри.

– А я, наверное, выпью сидра, только похолоднее, – он улыбнулся. – А вы очень голодны?

– Очень. Я сюда почти всю дорогу пешком шла.

– Боюсь, нам придется подождать как минимум до половины второго – Грейс приедет с нами пообедать, а поезд ее опаздывает.

Кельвин сразу же пожалел о том, что сказал, потому что тут же краска исчезла с лица женщины, оставив лишь холодную глиняную маску.

– Кто это – Грейс?

– Это моя жена. Она мне сегодня утром позвонила и сказала, что приедет на целый день, вот я и подумал, было бы неплохо вас познакомить.

– Как вы это мило придумали.

«Интересно», – подумал Кельвин, – «слова ее звучат как колокольчик на выходе из магазина», а вслух сказал: «Мы для детей сняли дом на побережье, в Розхэвене. Знаете где это?»

– Да, я там даже однажды была на пикнике. Там так здорово.

– Слишком здорово. Я там две недели на солнце провалялся, ну, и купался иногда. Три раза начинал новую книгу, и все впустую, так что я быстро понял – единственный способ сделать что-нибудь стоящее – закрыть все окна и двери, чтобы рядом никого, и к черту все солнце, все пляжи мира, и работать, работать! К тому же, дом там слишком мал, было бы дурно все время шикать на детей – папа работает! – только мы же для них дом-то сняли!

– И сколько же вы предполагаете работать над этой книгой?

– Месяца два. Надо просто не слезать с этого дела, высиживать каждый эпизод, как курица яйца высиживает – другого способа нет, я во всяком случае, другого не знаю.

Кельвин помолчал.

– Грейс наверное не раз пожалела, что в такую погоду уехала из райского места и потащилась в город за двадцать миль.

– Надеюсь, я вам не помешаю. Может, вы хотели пообедать вдвоем с женой?

– Нет-нет, что вы… Я ей по телефону все объяснил, как вас встретил, какая вы замечательная, и главное, что вы считаете «Одинокую луну» ужасной книгой, – Кельвин расхохотался. – Слышали бы вы, как она обрадовалась – хоть кто-то теперь с ней согласен.

Немного помолчав, Кастаней-Смит сказала: «Я вчера вечером почти всю книгу прочитала». Она посмотрела на Кельвина и добавила: «Знаете, я решила, что книга мне поначалу не понравилась именно потому, что вы действительно слишком много о женщинах знаете, а не слишком мало, как мне казалось». Она некстати улыбнулась. – «Представляете – я даже купила в том киоске еще один экземпляр вашей книги, хотя дома она у меня была. Вот так взяла и заплатила – так вы меня удивили!»

– Спасибо вам хотя бы за откровенность.

– А сколько у вас детей?

– Двое, Майкл и Розмери. Майклу восемь лет, а Розмери пять.

– Сколько же вам лет, если вашим детям восемь?

– Тридцать девять.

– Вы меня разыгрываете.

– И тем не менее.

– Боже мой, вы выглядите-то на двадцать девять!

– Это все от солнца да от моря… Ну, не знаю. Мне почему-то никто моего настоящего возраста не дает. – Кельвин встал. – «А вот и Грейс».

Она приближалась своей удивительной легкой походкой, похожая на весну с картины Ботичелли, высокая, стройная, безукоризненно одетая – в черный шелковый костюм, который сидел на ней, как листья на дереве. Ее серо-зеленые глаза сияли на солнце, губы, при том, что ей уже исполнилось тридцать пять, сохранили свежесть и сочность розового бутона восемнадцатилетней девчушки. Она гордо несла точеную, изумительной формы голову – все успевали насладиться ее красотой еще до того, как получали изысканное удовольствие от общения в ней. Чувственность проглядывала в каждом ее движении, в каждом жесте. Она обладала мягким, музыкальным голосом, который она наверняка сохранит до преклонных лет. Ее темно-каштановые волосы имели столь неуловимо бронзовый оттенок, что многие видевшие Грейс на солнце застывали в изумлении – столь нестерпимо ярко вспыхивали эти густые пряди. Она была немного застенчива, она до сих пор была влюблена в мужа и не хотела этого ни от кого скрывать. Кельвину однажды пришел в голову образ, что всю свою жизнь его жена кропотливо ухаживает за своим семейным садом, возделывая его все тщательнее и тщательнее с каждым годом, и собирая постоянно растущие урожаи.

Грейс подошла к Кельвину и миссис Кастаней-Смит и сказала: «Добрый день, извините, что я опоздала».

– Ничего ты не опоздала, – ответил ей муж. – Знакомьтесь, это миссис Кастаней-Смит, а это моя жена Грейс.

Произнося фамилию своей спутницы, Кельвин незаметно для нее подмигнул жене. Женщины обменялись рукопожатиями, и Грейс воскликнула: «Хочу чего-нибудь холодненького, и побольше. Розмери шлет тебе приветы, а Майкл просил передать, что он не понимает, как это можно в такую погоду сидеть в городе в духоте в четырех стенах».

– Я и сам не понимаю, – весело ответил Кельвин.

Официант принес бокал сидра для Грейс, она жадно отпила большой глоток и только после этого позволила себе улыбнуться: «В поезде было ужасно жарко. Так вы с Кельвином в библиотеке познакомились?»

– Да. Я там одну глупость сделала, а он мне помог выпутаться, а потом я уже здесь, в отеле еще больше глупостей наделала, а он меня за все простил и пригласил пообедать, вот мы и здесь.