Золотой шар - [23]

Его огромные, как у Буденного, усы шевелились сами по себе, словно жили отдельно от лица. На границе же между лбом и носом легли глубокие складки — тяжелых раздумий. А вообще, он был старым и сморщенным, как высохшее яблоко.

— Хм, хм… — промямлил Бараско. — Командир… Березин… приказал…

— Мало ли что приказал… — в тон ему ответил старшина Русанов, и усы у него снова ожили, однако умеренно агрессивно.

— Так… что ему тогда доложить?..

— А ну смирно, боец! — старшина Русанов приподнялся. — Руки по швам! Вы где находитесь?!

— Ну… на этом, как его, бронепоезде… — неуверенно ответил Костя, потому что Бараско вовремя не нашелся.

— Вот именно! — старшина Русанов поднял указательный палец. — На славном бронепоезде, носящим боевое название: «Смерть врагам Советской Власти!!!» Честное слово!

— Ну и что?.. — терпеливо спросил Бараско, выставив ногу, как проститутка на панели.

— Не нукай, не запряг! — грозно сказал Русанов. — Я бы вообще попросил тут не выражаться, а то караул вызову! — Однако тут же спросил шепотом, предварительно выглянув из купе. — В какой взвод хотите? У нас есть два хлебных места, честное слово. В продовольственный склад вы не пойдете, потому что я здесь командую, второе место в помывочной — банщиком. Ну а там — что перепадет по ходу боевых действий.

— В смысле? — недоуменно спросил Бараско.

— Не в смысле, а все то, что не по уставу — ваше. Ну, и от похоронной команды, если договоритесь, а за это ребят пустите первыми мыться.

— А что с предыдущими банщиками?.. — спросил Костя, подозревая самое худшее.

— Померли. Царство им небесное, — старшина Русанов быстро-быстро перекрестился. — В первом же бою свои застрелили, честное слово.

— Не-не-не… — сказал Костя, — я в банщики не пойду!

— Я тоже, — открестился Бараско. — Еще чего!

— Ну тогда, братцы, есть еще две вакансии: угольщиком и фонарщиком. Один в начале бронепоезда, другой в конце.

— А с ними что приключилось? — спросил Бараско.

— Один загляделся на огонь и упал в топку. Второй — загляделся на убегающий путь и выпрыгнул на ходу. Обоих считают дезертирами. Честное слово! А кто вы такие? — вдруг с подозрением спросил старшина, разглядев их странные автоматы.

— Сталкеры! — выпалил Костя в надежде, что старшина образумится и перестанет нести чушь.

— Какие сталкеры? — оторопел старшина. — У нас таких должностей по штату не значится!

На этот раз усы у него даже не шевельнулись. Видать, и им слово «сталкер» показалось незнакомым.

— Да из разведки мы, из разведки, — пояснил Бараско. — Командир ваш велел поставить нас на довольствие.

— Березин, что ли? — спросил Русанов, невольно щелкая каблуками.

Усы же его вытянулись в струнку.

— Наверное. Мы не знаем, — кивнул Бараско, — мы его только по имени Федотом кличем.

— Ну-у-у… у нас один командир, — сделал умозаключение старшина Русанов. — Ракетчик! Герой Ханкин-гола и России! Лично сбил АВАКС. Разумеется, не из рогатки! Но это тайна! За ним охотится ЦРУ и все разведки мира. А раз вы друзья командира, то, считайте, договорились. Вы знаете, как я люблю своего командира? — спросил он, и скупая мужская слеза скатилась по его небритой щеке.

— Как? — наивно спросил Костя.

— Он лично со мной консультируется. Вначале мы выпиваем с ним по стакану коньяк, а потом он спрашивает: «Подскажи мне, товарищ Русаныч, как бы ты эту военную операцию спланировал? Мысли у меня есть, а ничего не выходит, честное слово!» Ну, а я ему, конечно, со всей прямотой говорю: «Надо главным калибром бить — наверняка!» «Как плохо, что у меня нет спец-БЧ! Одни пушки и снаряды», — вздыхает наш славный командир. Я ему, конечно, со всей прямотой, на которую способен: «Это потому что вокруг вас одни враги. Извести вас хотят, поэтому спец-БЧ и не дают. Было бы у вас спец-БЧ, вы бы эту Зону в порошок стерли бы». «Правильно, — отвечает он мне. — Один ты у меня честный такой! Подожди, дадут мне маршала, я тебя тут же сделаю генерал-лейтенантом». «Спасибочко, — отвечаю я гордо, — мне и на моем месте неплохо». А он мне честно тоже так отвечает: «На твоем месте любая дворняга служить может, а на моем только служебные псы». Передавайте ему большой коммунистический привет!

— Передадим, — не моргнув глазом, пообещал Бараско.

— Сейчас я вам выдам сухой паек.

— Паек — это хорошо! — согласился Бараско.

Старшина выдал им: кускового сахару, заварку, три банки тушенки, густо залитые солидолом, украинское сало, посыпанное укропом, и два каравая серого, мягкого, душистого хлеба.

— А где нам найти начальника штаба Чичвакина? — спросил Бараско, распихивая пайки по карманам и подсумкам. Косте он почему-то не доверил ничего.

Тяжело вздохнул старшина Русанов:

— Я вас лично отведу. Понравились вы мне, честное слово. А на службу можете не ходить. Можете у меня в каптерке спать. Мне свои люди вот так нужны! Друзья командира — мои друзья, честное слово. Клянусь, как только в первом же бою освободится должность в стрелковых командах, я договорюсь, и вас на них определят, я думаю, сразу командирами. А пока пошли искать начштаба.

Старшина Русанов разгладил усы, которые и без того были верхом совершенства, встал в стойку стайера, то есть наклонился вперед, оперся на правую ногу, левую отвел назад, прижал руки к груди, набрал полную грудь воздуха, зачем-то повилял задом и, как заяц, с места в карьер развил огромную скорость. Костя с Бараско едва успевали за ним.