Золотой поезд - [39]

Шрифт
Интервал

— Опять казаки, — неожиданно вскрикнул он и кубарем свалился со стога.

— Ну, этих не бойся. Они нас не могли заметить, — успокаивал его Ребров.

— Нет, я опять в стог.

И снова Ребров остался в одиночестве лежать у стога, считая минуты. Когда скрылся из виду и второй отряд всадников, Мекеша, отряхиваясь, вылез из сена и сказал Реброву:

— До вечера не пойду дальше, Василий Михайлович. Тут их рыщет видимо-невидимо. Как есть, попадешь в лапы.

— Что ты говоришь, подумай. А Надя и жена моя как? Они уже наверняка беспокоятся, не понимают, почему нас до сих пор нет в Лопатине. Пойдем, не бойся. А что, если они попадут к казакам?

— Не пойду, Василий Михайлович, мне жизнь самому мила.

— Да ты в село не заходи, я один их пойду разыскивать. А стогов в степи на тебя хватит. Всегда найдешь себе подходящий.

Наконец Мекеша уступил.

Осенний вечер быстро накрывает самарские степи.

В какие-нибудь полчаса расползлись и исчезли очертания приближающегося Лопатина и далекой уже Самары. В городе не горели огни и не было видно ни одной Светящейся точки. Чехи боялись красных летчиков.

Непроезжая дорога вместе с темнотой расширилась и слилась со степью. Все труднее и труднее путникам было отыскивать тропинку. Только каким-то особенным чутьем угадывал ее Мекеша, и Ребров целиком положился на него.

Осенней ночью степь молчалива, как кладбище.

Кузнечиков уже давно не было, и они своим свистом не наполняли пространства, летучие мыши также, наверное, залегли на зимнюю спячку и не шарахались над головой. Не слышно было и ночных птиц.

— Ну и тьма, Мекеша. Хуже, чем в лесу.

— А ты как думал? Степь — она всегда так: днем на сто верст смотри, а вечером на встречного найдешь — лбом стукнешься. Да вот же недалеко и до села. Слышишь, собаки лают?

Ребров прислушался, остановившись на месте. Где-то далеко в самом деле лаяли собаки.

— Я тебя до околицы доведу, — продолжал Мекеша, — а там ты уж один дойдешь.

Прошло еще минут двадцать, прежде чем Мекеша остановился.

— Пришли. Вот так прямо все и ступай, Василий Михайлович, — махнул он перед собой рукой, — а обратно пойдешь по тракту, я тебя там ждать буду. Не опасайся, услышу, как пойдешь. Шаг у тебя тяжелый. Я тебя окликну. Только по тракту свороти около церкви налево, а то направо пойдешь — обратно в Самару придешь.

— Хорошо.

Ребров зашагал, не видя перед собой впереди и на два шага. Минут через десять он наткнулся на плетень, промазанный глиной, и пошел вдоль него до ближайшего переулка. Лопатино спало. Ни одного огонька не виднелось в хатах. Пустые улицы хранили молчание, где-то в стороне одиноко заливалась собака. Только войдя в село, Ребров понял, что искать Валю и Надю в такой поздний час бессмысленно. Будить всех мужиков подряд и спрашивать, не у них ли остановились две городские женщины, опасно и бесполезно. Он все же решил поискать церковь и у ночного сторожа узнать, нет ли в селе постоялого двора. Стараясь наугад попасть в середину Лопатина, Ребров прошел еще две улицы.

Где-то впереди раздался стук многочисленных копыт. Сначала топот был слышен очень далеко, потом ближе и вдруг почти совсем затих.

«Почему так поздно гонят стадо?» — подумал в первую минуту Ребров. Но не успел он отдать себе в этом отчет, как тот же топот вырвался из тишины совсем рядом. По бокам замелькали черные тени людей на лошадях. Ребров отскочил в сторону и вдруг почувствовал, что находится между круто остановившимися всадниками. Морды храпящих коней лезли в его лицо. Один из всадников пригнулся, всматриваясь, и громко окликнул:

— Где староста живет?

— Не знаю, — ответил Ребров, разглядев у спрашивающего за плечами карабин.

Всадники хлестнули по лошадям и помчались вперед.

«Казаки! Надо бежать», — решил Ребров и быстро пошел вперед. Дорога, твердая до сих пор, прервалась песком и заглушила шаги. Реброву стало ясно, почему так внезапно на него налетели казаки. Он вошел в первый же переулок налево. Перескочил через забор, через другой. Снова прошел переулок. Кругом стояла та же тишина.

Ребров уже выходил из переулка в степь, когда за ним послышались удары копыт и оклик:

— Стой, гражданин.

Ребров остановился. Всадник подъехал ближе, чиркнул спичкой и закричал, осветив на минуту Реброва:

— Куда ты?

— В Дубовый Умет, — назвал Ребров близлежащее село.

— Кто такой?

— Тамошний учитель, — соврал Ребров.

— Не велено пускать никого из села, — уже менее враждебно сказал кавалерист.

— Да вы-то кто такие? — сердито спросил Ребров.

— Мы учредиловские драгуны. Идите, гражданин, обратно.

Пришлось повиноваться, и скоро всадник потерялся позади в темноте.

«Надо через дворы», — решил Ребров и, не дойдя до первого переулка, перемахнул снова через двор, по задам пробираясь в степь.

Ночь еще мрачнее насупилась над степью. Разыскать трактовую дорогу было бы трудно, но вдали громыхали телеги, и по их стуку легко можно было найти тракт.

Через десять минут Ребров шагал по дороге, рассчитывая у кого-нибудь с первой попавшейся подводы узнать, в которой стороне Самара, чтобы не попасть обратно в город. Вдруг неожиданно от ближайшего телеграфного столба отделилась тень и окликнула голосом Мекеши:


Еще от автора Владимир Павлович Матвеев
Золотой поезд. Тобольский узелок

Автор этой повести Владимир Павлович Матвеев — активный участник установления Советской власти и борьбы с белогвардейцами на Урале. Он родился в 1898 году в Перми. В августе 1917 года, будучи студентом, вступил в большевистскую партию. В 1918–1920 годах был на советской, военной, партийной и газетной работе в Перми, Екатеринбурге и других городах Урала. Позже работал в Петрограде — Ленинграде, где и написал повесть «Золотой поезд» (другое название «Комиссар золотого поезда»). В предисловии к одному из изданий повести писал о своей литературной работе: «Я занимался журналистикой, военной и партийной работой и никогда не думал писать повести и рассказы. Но вот однажды в кругу своих друзей я рассказывал о том, как мы боролись на Урале за Советскую власть. Когда я кончил рассказывать, все молчали.