Золотой плен - [60]

Господи Иисусе, неужели она была с Эль-Мюзиром? Рука потянулась к эфесу шпаги, пальцы сжимали его, пока витое серебро не впилось в ладонь. За спиной заржал Ахерон, и Бекет остановился, не сводя глаз с окон замка.

Нет! – безмолвно выкрикнул он, сокрушая боль. Подумать только, опять он был в двух шагах от черного дьявола и упустил его!

Все из-за нее. Она – его слабость, и надо стряхнуть ее с себя.

– Господи благослови! – прошипел он, – Господи благослови тебя, Катье Ван Стаден де Сен-Бенуа! Очень скоро тебе понадобится благословение, ведь только Бог может спасти тебя от участи, какую заслуживает всякая изменница. Только Бог может спасти тебя от меня.

Бекет облачил душу в черные ледяные доспехи, вскочил в седло и поехал к аббатству. В душе снова царили холод и чернота, как будто никогда и не рассеивались.

– Мама! – Петер спрыгнул с кровати и кинулся к ней. Стоящий у окна гувернер нахмурился и снял со стула маленький сюртук из бледно-голубой парчи.

– Мама! Найал говорил, что ты приедешь! Он говорил, говорил!

Катье согнула колени и широко раскинула руки. Петер влетел в них и туго обвил ручонками ее шею. Она прижала к себе сына, не в силах выговорить ни слова. Он жив и здоров! Слезы облегчения покатились по ее щекам.

– Найал сказал, что Полторн лучше всех на свете и не даст в обиду мою маму. – Петер чуть отстранился, заглянул ей в глаза. – Он правду сказал, мам? Что лучше Полторна тебе не найти?

– Кто? Какой Полторн? – засмеялась Катье, и вдруг смех комом встал у нее в горле. – А-а, полковник Торн! Конечно, милый. Он лучше всех на свете.

Гувернер неодобрительно поцокал языком.

– Мсье Пьер, вы уже забыли наши уроки?

Катье почувствовала, как напряглось у нее в руках тельце сына. Петер освободился из ее объятий и отвесил ей низкий поклон, расправив плечи и не сгибая головы. Затем наморщил лоб и произнес на одной ноте:

– Я рад, что ты благополучно добралась, мама.

– Не «ты», а «вы», – поправил гувернер.

У Петера чуть дрогнул подбородок, но он послушно повторил:

– Я рад, мама, что вы благополучно добрались.

– Ей-богу, это не обязательно, – сказала Катье.

Гувернер потрясенно взглянул на нее.

– Что вы, мадам! Мсье Пьер – настоящий рыцарь. Он должен блюсти свое достоинство.

– Но ему всего шесть лет...

– Ему уже шесть лет, мадам, и он очень отстал для своего возраста. – Он поджал губы, повел узкими плечами. – Однако Его Высочество возлагает на меня как на воспитателя большие надежды.

Катье выпрямилась.

– Петер вовсе не отстал, – проговорила она, решив держать в узде свой нрав (будущее сына стоит того).

Гувернер поморщился, услышав фламандское имя.

– Его Высочество дал мне особые распоряжения, а вы всего лишь мать. – Он слегка встряхнул голубой сюртучок. – Теперь, если позволите, мадам, мы вернемся к нашим занятиям. Отпрыску столь знатного рода необходимо подобающее воспитание. – Он едва не поперхнулся словами, заметив ее потрепанное платье, и тут же перевел взгляд на Петера. – Продолжим, мсье Пьер.

Милое лицо мальчика, просиявшее при ее появлении, сразу погрустнело. Катье оторвала сына от пола и закружила по комнате.

– Я горжусь тобой, мое сокровище! – прошептала она, снова ощутив ком в горле.

– Мадам!

Она поцеловала Петера в лоб.

– Полковник Торн сказал, что ты у меня очень храбрый.

– Правда?! – радостно воскликнул Петер.

Она кивнула и опустила его на пол. Глазенки вновь заблестели, но, помня наставления гувернера, Петер отступил на шаг и учтиво поклонился. Она сделала ему реверанс и подмигнула, а он ответил чуть заметной улыбкой.

Гувернер распахнул перед ней дверь. Она обернулась на пороге.

– Увидимся утром, Петер. – И с вызовом поглядела на чопорного наставника.

Тот с достоинством поправил манжеты.

– В шесть утра мсье Пьер закончит утреннюю молитву. У вас будет несколько минут, мадам.

Катье кивнула и вышла.

За поджидавшим ее лакеем она последовала в недавно отделанное крыло замка. Мимоходом взглянула на себя в зеркало и увидела неопрятную, растрепанную белокурую женщину, а рядом с ней мраморный бюст римской богини (установленный в нише напротив, он отражался в зеркале). Катье невольно съежилась, однако усталость не позволила ей предаться унынию и всерьез позавидовать холодному совершенству божественных черт.

Слуга провел ее через анфиладу пустых гостиных, заставленных роскошной мебелью и увешанных старинными гобеленами. Наконец открыл перед ней двустворчатую дверь и с поклоном посторонился.

– Камеристка прибудет сию минуту.

Она вошла. Первая комната оказалась гостиной. Перед большим мраморным камином стояли полукругом позолоченные, обитые парчой стулья, а среди них – столик с шахматной доской. Искусно выточенные рыцари Карла Великого – каждый размером в ладонь – готовились выступить в крестовый поход против сарацин, построенных на противоположной стороне доски.

Чересчур изысканная обстановка наводила уныние. На ножках столика примостились позолоченные херувимы, поддерживая пухлыми пальчиками мраморную столешницу. Выпуклый комод зеркально отражал пламя свечи в подсвечнике из редкостного дерева. Слабо пахло пчелиным воском. Цветастые парчовые шторы складками свисали с потолка до пола, напоминая вывернутые наизнанку бальные платья.