Золотой огонь Югры - [52]

— Товарищ командир, прошу наказать меня, — раздалось за спиной.

Фролов обернулся. В дверях рубки стояла Люся — вытянулась по стойке «смирно».

— Как Пахомов? Что с ним? — сухо спросил Фролов.

— Я его вывела из шока. Сделала укол. Видимо, сотрясение мозга, — Люся подняла глаза, повторила настойчиво: — Прошу меня наказать, — и, увидев непонимание, вопрос на лице командира, объяснила осевшим голосом — Я слышала, как капитан сообщил Арчеву о времени побега. — Помолчала, добавила с горечью, но без малейшей попытки оправдаться: — Правда, догадалась об этом только несколько минут назад.

Фролов молчал, пытал взглядом. Штурвальный раз, другой посмотрел через плечо на девушку, покачал еле заметно головой, не то с сочувствием, не то с осуждением.

Люся задержала воздух в груди, выдохнула и, твердо глядя в глаза командиру, рассказала о том, как капитан на палубе, во время прогулки арестованных, напевал на французском языке о соловье-пташечке, вставляя в песенку слова «сегодня… после отбоя»…

— За утрату бдительности объявляю вам, товарищ Медведева, выговор, — выслушав, желчно сказал Фролов. — Кроме того, об этом постыдном случае доложите своей ячейке… — И не сдержался, с силой ударил кулаком в ладонь, застонал, точно от боли. — Как примитивно и нахально провел нас этот подлец! Я ведь тоже слышал от него эту песенку. Ну, ладно, что было — то было… Не исправишь. — Помолчал. Попросил: — Идите, Люся, к ребятишкам. Как бы Еремей с Антоном не испугались, узнав, что Арчев на свободе. Представляю, как они взбудоражены…

Мальчики действительно были взбудоражены. Но не напуганы. Антошка, успевший уже всюду побывать — и в каюте, откуда сбежали пленные, и на палубе, и около кормового кубрика, и в караулке, — захлебываясь от возбуждения, путая русские слова с хантыйскими, размахивая руками, показывая, каких размеров окно, сквозь которое вылезли арестованные, рассказывал Еремею обо всем, что узнал, увидел, иногда умоляюще поглядывая на Егорушку, чтобы тот подтвердил, и мрачный, серьезный Егорушка кивал, подтверждая. Еремей, торопливо одеваясь, слушал хмуро, с отвердевшим в решимости лицом.

— Я сам поймаю Арча, — сказал негромко, когда Антошка выдохся и умолк. — Ему надо Сорни Най. Арчев будет искать меня, и я поймаю его. — Выпрямился, властно посмотрел на друзей. — Только Люсе об этом не говорите. Фролову не говорите. Они будут бояться за меня, охранять станут. Помешают… Сейчас у Фролова шибко худо дело, шибко беда. Я помогу, — и упрямо, как клятву, повторил: — Я поймаю Арча. Сам поймаю.

9

В предрассветных сумерках Арчев, Козырь и капитан вышли из леса, сквозь который где бегом, где быстрым шагом, не останавливаясь ни на секунду, пробирались всю ночь. На опушке, когда неожиданно и весь сразу открылся глазам город — темное, огромное пятно, ступенчато, изломами охряных, коричневых, зеленых крыш вползающее на пологий с этой стороны холм, где смутно белели стены далекого монастыря с тусклыми золотистыми и синими куполами церквей и колокольни, — капитан и Козырь, жадно хватая ртом воздух, обессиленно опустились на землю. Арчев, тоже часто и тяжело дышавший, выдернул из рук Козыря винтовку, разрядил ее. Схватил винтовку за ствол, размахнулся, забросил далеко в багульник, а затвор, взблеснувший в воздухе, метнул в другую сторону.

— Подъем, подъем! — Он с гневным возмущением посмотрел на собеглецов. — Хотите дождаться Фролова?.. Почетного караула… хотите дождаться? — Ткнул ногой капитана. — Соберитесь с силами… Виталий Викентьевич… Где ваша… конспиративная квартира?..

— Иду, иду… — капитан заворочался, встал на карачки.

Поднялся. Качнулся. И, чтобы не упасть, побежал, наклонясь и быстро перебирая ногами. Арчев, перешагнув через Козыря, двинулся следом. Козырь закряхтел, заохал, с трудом выпрямился, тяжело встал.

Попетляв по сонным переулкам с черными от времени, крепкими домами, которые слепо смотрели черными же, без огонька, без отблеска окнами, троица, возглавляемая капитаном, прошмыгнула через широкую, мощенную брусчаткой, бывшую Соборную, а теперь улицу Освобожденного Труда, нырнула в проходной двор и закоулками выбралась в тупичок, который упирался в старый дощатый забор. Капитан, посматривая испуганно по сторонам, качнул в сторону широкую плаху, висевшую на одном гвозде, придержал ее, пропуская Арчева и Козыря. Те, протиснувшись в дыру, очутились в густых зарослях сирени и черемушника. Капитан, пробравшись за ними, облегченно выдохнул, побежал тяжелой, усталой рысцой по узенькой тропке к низенькому, в облупившейся желтой штукатурке дому.

Арчев, крадучись, сделал несколько шагов, настороженно выглянул из кустов: широкий утоптанный двор с редкими островками пожухлой травы, распахнутые покосившиеся ворота, кованые копья и завитушки которых были красно-бурыми от ржавчины; по ту сторону двора— двухэтажный, широкий и длинный дом с пузатыми колоннами у гранитного крыльца. Справа за домом — стальная полоса реки; слева, за сараями, за низеньким забором, где виднелись маленькие пятнышки надгробий— мраморные белые и чугунные черные, — плавно уползал вверх склон холма с когда-то побеленными стенами монастыря на вершине. Арчев пригнулся, метнулся к капитану, который, притаившись за стенкой сеней, тянул руку к окну, закрытому ставнями.