Золотой огонь Югры - [26]

— Я?! — Арчев всем видом своим изобразил величайшее изумление. — Никогда! Пусть льется кровь. Ваша! Везде и всегда! Чем больше, тем лучше!

— Ясно. Боитесь идти к своим живодерам, — Фролов насмешливо покачал головой. — Знаете, подручные не простят, что вы сбежали от них… К слову, зачем это вам понадобилось стойбище Сатаров?

Арчев, мелко подрагивающий ногой, перестал выстукивать каблуком дробь. Выгнулся назад, потягиваясь.

— Я устал и больше разговаривать с вами не желаю. Прикажите меня увести! — потребовал капризным тоном.

— Я тоже не желаю с вами разговаривать, да приходится, — Фролов нагнулся, достал из-под стола серебряную статуэтку, поставил ее с легким стуком перед собой. — Скажите, откуда это у вас?

— Семейная реликвия, — Арчев искоса взглянул на фигурку. — Это своего рода талисман. Я всегда держу ее при себе. Работа изящная, вещица выполнена со вкусом… Да вам этого не понять.

— Отчего же. — Фролов взял статуэтку, покрутил так и этак, отчего серебро матово блеснуло в свете керосиновой лампы. — Афина Паллада, уникальная античная работа. Вероятно, из греческих колоний Причерноморья. Это-то я понять могу, А вот как понять, что вы, эстет, любитель изящного, и так истязали мальчика?

— Эстеты, любители изящного всегда наказывали строптивое быдло, — Арчев, не отрывая взгляда от серебряной фигурки, криво усмехнулся. — Вспомните хотя бы «Записки охотника» или «После бала».

— Значит, мальчик был строптив? — Фролов наклонился к статуэтке, принялся внимательно разглядывать копье, даже пальцем легонько погладил его. — Чего же вы от него добивались? — Взглянул на Арчева. Подождал ответа — не дождался, и опять опустил глаза на статуэтку. — Объясните, что означают эти зарубки на копье?.. Количество убитых медведей? Не знаете?.. Надо будет у Еремея спросить, уж он-то наверняка ответит. Второй вопрос… — Вытянул из нагрудного кармана батистовый лоскут с вышитой картой. Положил на стол, разгладил ладонью.

— Я солгал, — Арчев вцепился в колени, смяв брюки. — А лгать перед кем-нибудь, и особенно перед вами, считаю для себя унизительным… — Кашлянул в кулак. — Статуэтку я действительно взял в стойбище Сатаров.

Фролов покивал: так, так, мол, продолжайте. Положил на стол пояс Ефрема-ики и, посматривая то на орнамент сумки-качина, то на карту Спирьки, спросил:

— Объясните: для чего на вашей схеме нарисован родовой знак Сатаров? Может, между этим знаком, статуэткой и пыткой мальчика есть прямая связь? А? Ведь серебряная фигурка на остяцком языке называется скорей всего «им вал пай». А тамга Сатаров — «сорпи най»… Что же вы хотели узнать у Еремея, а?

— Если так интересно, спросите у него. — Арчев уперся ладонями в колени, резко встал. — Вы мне надоели. Больше отвечать не намерен.

Конвоиры вцепились ему в плечи, чтобы снова усадить.

— А я и не собираюсь вас больше ни о чем спрашивать, — сказал Фролов брезгливо. — Теперь с вами будет разговаривать следователь… Уведите!

— Глаз с него не спускайте! — громко и неожиданно хрипло, от долгого молчания, судя по всему, приказал капитан. Добродушное лицо его было суровым, бледным и словно бы усохшим. — Этот злодей, как я понял, тот еще шельма. Убежит, чего доброго!

Арчев, уже у двери, обернулся, улыбнулся.

— Напрасно тревожитесь, — глядя в глаза капитана, сказал, кривя рот. — Пароход я не покину, даже если будете гнать. Доберусь с вами до города, а вот уж там-то уйду…

— В тюрьму, — желчно уточнил капитан. — А оттуда… — поднял глаза к потолку, развел ладони, — к праотцам, как говорится.

— Что ж, на миру и смерть красна. — Арчев, пристально глядя на него, засмеялся. — Если дело дойдет до такого финала, я ведь не один к стенке встану. Всех, кого знаю не знаю выдам, чтоб умереть в компании.

— Топай, топай. — Конвоир подтолкнул его.

— Что это за «сорви лай» или как там? — Капитан облегченно выдохнул, расслабился, когда за пленником закрылась дверь. Достал платок, вытер круглые щеки, лоб, глубокие залысины. Засунул платок за ворот кителя, промокнул шею. — Очень уж господин атаман встревожился, когда вы об этой самой «сорви лай» упомянули.

Фролов, поставив на колени мешок Арчева, выкладывал из него на стол содержимое: исподнее белье, толстую книгу «Историческое обозрение Сибири», светло-коричневые собольи шкурки, чистые портянки, икону Георгия Победоносца, плоскую шкатулку из моржового бивня. Встряхнув мешок, высыпал на стол десятка два патронов.

— «Сорни най»? — переспросил, думая о своем. — «Сорни» значит золотой, золотая. «Най» имеет два значения: огонь и молодая красивая женщина. — Поднял крышку шкатулки, из которой встопорщились, вздыбились фотографические снимки. — В местном пантеоне Сорни Най — добрая, веселая юная богиня. — Взял двумя пальцами, словно боясь обжечься или испачкаться, верхнюю фотокарточку, принялся хмуро разглядывать ее.

— Красивая, молодая… Золотая, — задумчиво повторил капитан. — Золотая богиня… Золотая Баба? — И изумленно воззрился на Фролова.

Тот поднял голову, взглянул на капитана, прищурив в раздумье глаза.

5

Два больших, широких дощаника, тяжело осевших в воду, еле-еле ползли по течению рядом с берегом — обвисли в безветрии серые паруса, медленно и понуро шагали по отмели лошади, тащившие на веревках эти громоздкие лодки. Иногда веревки ослабевали, провисали, но тут же снова рывком натягивались; дощаники, дернувшись, разворачивались носами к берегу, и тогда дневальные лениво, нехотя, отпихивались шестами, чтобы удержать лодки по курсу.