— Мы только… — начал Сорочинский и запнулся.
По стене позади Ашмарина побежала трещина.
Купол качнулся.
— Осторожно! — заорал Сорочинский.
Ашмарин шагнул в сторону, споткнулся о снаряд и упал. Он упал лицом вниз и сейчас же перевернулся на спину. Купол падал прямо на него. Он зажмурился и услыхал чье-то сдавленное рычание. Но это зарычал он сам, когда раскаленный край купола обрушился на него.
Можно просто лежать и смотреть в синее небо. Он так давно не смотрел в синее небо, а оно стоит того, чтобы смотреть в него часами. Он знал это, когда был Десантником, когда прыгал на северный полюс Венеры, когда штурмовал Япет, когда сидел один в разбитом планетолете на Трансплутоне. Там вообще не было неба, была звездная пустота и ослепительная звезда — Солнце. Тогда ему казалось, что он отдал бы последние минуты жизни, лишь бы увидеть синее небо. На Земле это чувство забывается быстро.
И только когда приходит пора, вспоминаешь, и каждый раз оказывается, что уже поздно. А потом оказывается, что не поздно.
— Слушайте, а он выживет? — сказал голос Сорочинского.
Ашмарин не знал, о ком идет речь — о нем или о Гальцеве. Гальцев лежал рядом. Он был без сознания и тихо стонал. Он весь обжегся, вытаскивая Ашмарина из-под купола. И Сорочинский обжегся.
«Надо выжить», - подумал Ашмарин.
Десантнику не пристало думать о смерти. Да и катастрофа, как бы то ни было, произошла из-за неслыханно нелепой случайности. Ведь не мог он предположить, что под круглой сопкой спрятан старинный японский дот, что длинная грязная лапа преступлений вековой давности дотянется до него. Он вспомнил, что были годы, когда каждая секунда могла стать его последней секундой. И однажды он уже лежал вот так, искалеченный, лицом вверх. Только небо было другое. Небо было оранжево-черное, по нему тянулись длинные черные полосы, дул ядовитый ураган, и кругом не было никого. Была только боль, тошнота, как сейчас, и обида, что все кончится.
Он пристально глядел в синее небо, и ему стало казаться, что в синеве появляются и уплывают бледные пятна. Он силился понять, что это и почему. Потом понял: он хотел увидеть странное неподвижное облако с четкими очертаниями. Нечеловеческим усилием он поднял голову. Чья-то рука поддержала его затылок. И он увидел прозрачный белый конус над горизонтом.
— Что это? — спросил он.
— Это вулкан Алаид, — сказал кто-то.
— Хорошо бы туда… — сказал Ашмарин.
Он опустил голову и стал думать, как когда-нибудь обязательно поднимется на этот конус. На нем будут такие же тяжелые горные ботинки, как у Сорочинского. Пожалуй, он даже возьмет Сорочинского с собой. Воздух там, наверное, холодный, такой холодный, что стынут зубы.
— Хорошее, синее небо, — сказал Ашмарин громко. Он закрыл глаза и подумал, что боль уходит.
И сразу захотелось спать.
— Заснул, — оказал кто-то.
Ашмарин дремал, и ему казалось, что он стоит на белой вершине Алаида и смотрит в синее небо.
Можно часами смотреть в него, такое оно синее и удивительно земное. Небо, под которое возвращаются.
