Золотой Лис - [13]

«Завтра на тренировку», — приказал самому себе. К услугам Рамона была секция боевых искусств в Блумсберри, которой руководил один венгерский эмигрант. Двухчасовые интенсивные занятия пару раз в неделю позволяли ему поддерживать хорошую форму для дальнейшей работы с Красной Розой.

Его бриджи для верховой езды были сшиты по кавалерийскому образцу; к ним он надел серую шерстяную рубашку с зеленым галстуком, а поверх нее куртку из твида. Что касается сапог, то они сидели на нем так, будто приросли к ногам, игриво поблескивая смазанной жиром кожей, которая идеально обрисовывала его икры при каждом шаге. Ничто, никакие деньги не могли бы создать подобного эффекта, только многие годы тщательного и любовного обращения с ними.

Он знал, что Красная Роза была прирожденной наездницей; лошади составляли неотъемлемую часть существования того класса, к которому она относилась. Эти сапоги станут для нее лучшим свидетельством принадлежности их хозяина к числу самых изысканных представителей этого же класса.

Еще раз посмотрел на часы; все шло точно по графику.

Он запер квартиру и вышел на улицу. Облака, недавно угрожающе нависавшие над головой, полностью рассеялись; был прекрасный летний вечер. Казалось, даже природа на его стороне.

Верховые лошади содержались в узких конюшнях за гвардейскими казармами. Управляющий сразу узнал его. Делая отметку в журнале, Рамон пробежал глазами предшествующие записи и еще раз убедился в добром расположении фортуны. Красная Роза расписалась в получении своей лошади двадцать минут назад.

Он зашел в конюшню, и конюх оседлал его лошадь. Это была молодая гнедая кобыла, которую Рамон тщательно выбирал и за которую заплатил пятьсот фунтов из выделенных ему средств. Впрочем, она стоила этих денег, и он не сомневался в том, что всегда сможет не только вернуть их, но и получить прибыль, если решит ее продать. Он пошептал что-то ей на ухо, успокоил, погладил, проверил подпругу и сбрую, кивком поблагодарил конюха и вскочил в седло.

В этот погожий вечер на Роттен Роу собралось около пятидесяти всадников. Рамон направил кобылу под сень небольшой дубовой рощи, мимо которой в обоих направлениях проносились группы наездников. Девушки среди них не было.

Дав лошади слегка разогреться, он чуть стиснул ей бока, и она тут же перешла на рысь. Ее движения были полны изящества; они как бы составляли единое целое, подобно кентавру; своим несравненным искусством наездника он явно выделялся даже среди этой искушенной публики. Да, это была великолепная пара, и редко какая из женщин, встречавшихся на их пути, не оборачивалась в седле, чтобы посмотреть вслед.

Доехав до Парк Лэйн, Рамон повернул и пустил кобылу легким кентером; галоп был строго воспрещен. В сотне ярдов от себя он увидел группу из четырех всадников, направлявшихся ему навстречу, две молодые пары на прекрасных лошадях, отлично экипированные; но девушка, которую он искал, смотрелась среди них, как колибри в стае воробьев.

Ее волосы, выбиваясь из-под шляпки, колыхались подобно птичьему крылу в безудержном полете; вечернее солнце отбрасывало на них золотистый отблеск. Она смеялась, демонстрируя ослепительную белизну зубов; лицо разрумянилось от быстрой езды и ветра.

Рамон сразу узнал человека, скакавшего рядом. Он постоянно сопровождал ее на протяжении последних двух недель, пока Рамон следил за ней. Запросил информацию из досье. Этот молодой человек оказался вторым сыном в семье чрезвычайно состоятельного пивного короля; изнеженный маменькин сынок, из тех лондонских плэйбоев, которых прозвали в обществе «Девичьи Вздохи» или «Ура Генри», и именно его он видел вместе с ней на концерте «Роллинг Стоунз» четыре дня назад. С тех пор Красная Роза дважды была в его компании на вечеринках в Найтсбридже и Челси. Во время наблюдений Рамон заметил, что она относится к нему с некоей снисходительной благосклонностью, как к какому-нибудь чересчур игривому щенку сенбернара, и ни разу не оставалась с ним наедине, разве только когда он перевозил ее на своей машине с одной вечеринки на другую. Рамон был почти уверен, что она с ним не спит; весьма редкий случай в это лето 1969 года, когда сексуальная революция приобрела характер повальной эпидемии.

А между тем Изабелла Кортни отнюдь не жеманная недотрога. Установлено, что за три года, проведенные в Хайвелде, у нее было по меньшей мере три весьма бурных, хотя и недолгих, романа.

По мере того как дистанция между ними сокращалась, Рамон сосредоточил внимание на своей лошади и наклонился вперед, чтобы похлопать ее по шее. «Ну-ну, моя хорошая», — тихо сказал по-испански, одновременно краем глаза наблюдая за девушкой. Это был его излюбленный прием; он как бы отводил взгляд от объекта, создавая впечатление, что не смотрит на него, хотя на самом деле не упускал ни малейшей детали.

Они уже почти разминулись, когда Мачадо увидел, как девушка резко вскинула голову и широко раскрыла глаза, однако проехал мимо.

— Рамон! — голос прозвучал громко и настойчиво. — Подожди!

Он попридержал лошадь и оглянулся, изобразив на лице легкое раздражение. Она круто развернулась и поскакала за ним; поджидая ее, Рамон сохранял все то же сдержанное и слегка холодное выражение лица, будто ее навязчивость была ему неприятна.