Золотой лис - [7]

— Знаешь, Лукаш, — сообщила она сразу, не успев подойти, — мой папа едет в Москву на Октябрьские торжества.

— Мой уже был в Москве, — ответил Лукаш. — Теперь он поедет в Париж на один съезд.

Эмилька задумалась.

— А далеко это — Париж?

— Страшно далеко.

— Дальше, чем Москва?

— На поезде дальше.

— А на самолете?

— А на самолете ближе. Папа полетит на самолете.

— Мой тоже. Но Париж ведь меньше Москвы, правда? Москва — самая большая и самая красивая.

Лукаш взмахнул сумкой.

— Нет, самый большой и самый красивый город называется Колорадо.

— Это где?

— О, это на краю света. Ужасно далеко. На таком, понимаешь, огромном острове. И там горы — до самых туч. И озера. И леса — страшно высокие. А дома — все из мрамора, белые-белые…

— Такие, как у нас в новом районе?

— Еще огромней!

— Ну да!

— Ей-богу, правда.

— Уж не огромней Дворца культуры?…

— Да, да, гораздо огромней. До самых туч.

— Ты ведь сказал, что там горы — до туч.

— И горы тоже. Но дома еще огромней. Ты хотела бы жить в таком доме? Вокруг тучи, тучи. А ночью звезды — рукой подать. Хотела бы?

Эмилька тряхнула головой.

— Нет.

— Почему? Какая ты глупая!

— Не хотела бы. А вдруг лифт испортится. Как тогда маме ходить за покупками так высоко?

— Там лифты не портятся.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

Эмилька, по своему обычаю, выпятила нижнюю губу.

— Ты не веришь? — встревожился Лукаш.

— Потому что ты все выдумываешь.

— Я не выдумываю.

— Нету таких домов и такого города. Самый большой город — Москва.

Лукаш с удвоенной энергией взмахнул сумкой.

— Ладно. Раз не веришь, не скажу тебе одной тайны.

— И не говори. Москва — самая большая.

— Не хочешь, чтоб я сказал?

Поглощенные беседой, они даже не заметили, что давно уже прошли свой детский сад и повернули на Беднарскую. Но тут им пришлось остановиться на краю тротуара, так как по Доброй в этот момент проходили с характерным шумом два «Урзуса»— один с одним, другой с тремя прицепами.

— Какие замечательные! — воскликнула Эмилька.

Лукаш не разделил ее восторга.

— Воняют страшно… Значит, не хочешь?

Эмилька пожала плечами,

— Говори.

— А никому не разболтаешь?

— Что это за тайна?

— Приходи ко мне после сада, покажу. Только тебе одной. Придешь?

— Не знаю. Мама сказала, что после детского сада пойдет со мной сегодня покупать мне новое платьице.

— Так приходи потом. Понимаешь, Гжеся не будет, он днем пойдет в Дом молодежи, мы будем одни, и я покажу тебе тайну.

— А сказать не можешь?

— Нет, нужно показать. Придешь? Приходи, Эмилька.

— А не выдумываешь?

— Нет.

— А про город и дома ведь выдумал? Москва — больше всех.

Лукаш мгновение колебался.

— Выдумал?

— Про город — да.

— А про дома?

— И про дома — тоже. А тайна — на самом деле.

— А то была сказка?

— Сказка.

— Ну, так я тебе тоже расскажу сказку, только всерьез. Хочешь?

Лукаш просиял.

— Да? Ну, расскажи. Интересная?

— Это было так…

— Постой. Пройдем еще немножко над Вислой, там расскажешь.

— А воспитательница не рассердится, если опоздаем? — встревожилась Эмилька.

Лукаш несколько раз крутанул сумкой в воздухе.

— Чего ей сердиться? Если спросит, мы скажем, что немножко позже вышли из дому.

Нижняя губа Эмильки легонько выпятилась.

— Я не хочу врать.

— Зачем тебе врать? Она не спросит, вот увидишь. Я часто как иду в детский сад, так немножко пройду над Вислой. Пойдем, Эмилька. Ты увидишь, как там хорошо. Не будь глупой…

Эмилька еще поколебалась, но в конце концов уступила. В общем, до Вислы было действительно рукой подать, и вскоре они шли уже по бульвару.

Тут было просторно, широко. Несмотря на осеннюю пору, в Висле вода была очень низкая, и река образовала множество мелких, желтоватых рукавов. Поблизости, возле Костюшковской набережной, стояла черная землечерпалка. Вода вокруг нее была неподвижная, темная, бутылочного цвета, — зато дальше, к пражской стороне, она переходила в светлый жемчужно-голубой оттенок, а еще дальше, где в слегка затуманенном воздухе обрисовывался серый мост Понятовского, казалась совсем белой, чуть подернутой серебристым мерцаньем. Над Прагой лениво плавали коричневые дымы, а дым от электростанций был густой и черный, как сажа.

Осень уже сильно давала себя знать. Пахло холодом октябрьского утра и вянущими листьями, которыми был полон бульвар. Но на прибрежных каштанах сохранилось еще много листвы. Они стояли в мглистом, синеватом сиянии, прямые, неподвижные, немного напоминающие букеты из красных и желтых искусственных цветов и потемневшей зелени.

Лукаш некоторое время смотрел на реку, на дымы, на небо, которое здесь, над Вислой, всегда шире, чем в городе.

— Погляди, — сказал он наконец, — видишь, как это облако похоже на летящего аиста?

Эмилька задрала голову.

— Где?

— Вон, вон! — показал Лукаш. — Ну прямо аист. Видишь?

— Ничуть не похоже.

— Сейчас уже нет, а только что было совсем как аист. Пойдем посидим здесь…

И он потащил Эмильку к каменной лестнице на набережную. Но Эмилька уперлась.

— Мама не велела сидеть на камнях, потому что это вредно. Можно простудиться.

— А вот на этом можно! — указал Лукаш на чугунный барьер вдоль бульвара.

Но Эмилька выбрала скамейку под каштаном. Лукаш сделал гримасу.

— Это неинтересно, — на скамейке. Лучше там.

Но, видя, что нижняя губа Эмильки уже недовольно поехала вперед, он поспешил согласиться. Эмилька, прежде чем сесть, старательно расправила пальтишко.