Золотой крест - [12]

— Давай смелее! Больше силы! — кричал комендант. — Пусть это запомнит каждый.

Молодой и сильный эсэсовец, чтобы заслужить похвалу начальника, усердствовал то правой рукой, то левой. Натренированный на привычном, часто повторяющемся деле, он мог «работать» обеими руками, независимо от того, находится жертва в стоячем положении или лежачем.

— Кто его выдал? — ни к кому не обращаясь, соболезнующе вздохнул Аркадий Ворожцов, когда пленные стали расходиться по местам.

— Ты еще, видать, неопытный, — ответил ему незнакомый широкогрудый, крутоплечий парень. — Поживешь — многое узнаешь. Здесь, дружок, есть тоже разные люди. — Он оглянулся по сторонам и добавил: — Есть и свои, и чужие... Запомни это, — и он быстро юркнул в толпу.

«А за кого ты, незнакомец? — позднее мысленно спрашивал Ворожцов. — За наших? Тогда почему был так спокоен, когда избивали человека? Или привык к этому?.. За них? Тогда зачем подчеркнул, что здесь есть и свои, и чужие? Испытываешь? Не удастся. Я тоже теперь стреляный».

С того дня Аркадий Ворожцов долго не видел широкогрудого парня. Они жили в разных бараках.

В конце месяца на том же самом плацу, где исхлестали плетью заподозренного в вольнодумстве «двести сорок первого», состоялась очередная «политинформация». Лагерный пропагандист, обливая грязью якобы окончательно обескровленную Советскую Армию, подробно и в радужных тонах рисовал положение немецких войск на фронте.

Стоя среди толпы, Аркадий Ворожцов заметил широкогрудого парня. Тот внимательно слушал «пропагандиста», и со стороны было не понять: сочувствует он или негодует.

«Как люди умеют маскироваться, — подумал Ворожцов. — Не прискребешься ни с той, ни с другой стороны. Все-таки кто же он? Поговорить с ним один на один? А что дальше? Нет, пока воздержимся от поспешного знакомства».

Когда пленные начали расходиться с «политинформации», Аркадий Ворожцов шмыгнул в толпу, чтобы затеряться в ней и не встретиться с парнем. Но тот выследил его, нагнал и тихо спросил:

— Как тебе понравилась «политбеседа»?

— Ничего, слушать можно.

— Все это, парень, брехня.

— Почему брехня?

— Поживешь — еще не то услышишь...

Но что услышишь — осталось загадкой. Разговору помешали шагавшие позади лагерные «агитаторы».

«А мне этот человек нравится, — сидя на ступеньках барачного крыльца, рассуждал Аркадий. — Если бы он был подставным, в лоб действовать не стал бы. А он режет напрямик... Эх, если бы я умел заглянуть человеку в душу. Но ничего. Поживем — увидим...»

Через месяц Аркадия Ворожцова из карантинного барака перевели в «кадровый».

Стоял теплый лунный вечер. Ворожцов вышел из душного барака. Заложив руки за спину и высоко подняв голову, он пристально смотрел в ясное звездное небо.

К нему подошел широкогрудый парень и в упор спросил:

— Не маршрут ли выбираешь, мощнолобый?

Ворожцов вздрогнул, но, увидев знакомое лицо, поздоровался за руку и не спеша ответил:

— Да не прочь бы... Только знаешь, как в песне поется?

Он тихим грудным голосом пропел:

Мне ведь хочется на волю —

Цепь порвать я не могу...

— Но есть и другая песня, — возразил парень. — В ней говорится:

Кто хочет,

Тот добьется.

Кто ищет,

              тот всегда найдет...

— И то верно...

— А теперь давай знакомиться, — предложил собеседник и назвал себя. — Александр Кузнецов, лейтенант, летчик.

— Лейтенант Ворожцов. Тоже летчик, из Удмуртии, — закончил Аркадий.

— Почти земляк! Я из Башкирии.

В тот вечер лейтенанты вдосталь наговорились о родных краях, вспомнили студенческие годы в техникумах, в авиационных училищах, рассказали друг другу о том, как попали в беду, как оказались в лодзинском лагере.

— Ты гусиным шагом ходил? — уже под конец спросил Кузнецов.

— Нет. А как им ходят? — поинтересовался Ворожцов.

Кузнецов присел на корточки и, переваливаясь с боку на бок, сделал несколько шагов.

— Вот так я сегодня продефилировал десять раз вокруг барака. Это, считай, два километра. И ни разу не остановился. Позади эсэсовец с плеткой подгонял. На последнем круге я едва передвигал ноги, а когда закончил шествие, час недвижимо лежал.

— За что тебя наказали? — спросил Ворожцов.

— За жалобу на вонючую баланду.

Беседуя, они подошли к двери барака.

— Веди себя осторожно, — шепнул Кузнецов. — Предатели есть и среди военнопленных. Подсылками мы их зовем. Подошлют такого, он выведает твое настроение и доложит, куда следует. Ему перепадет кусок конины, а тебе либо двадцать-тридцать плетей, либо того хуже...

Наутро о новом знакомстве Александр Кузнецов рассказал другу Константину Емельяновичу Белоусову. Тот посоветовал:

— Вот и действуйте, земляки. Лишку не горячитесь, а делом занимайтесь. Не отгораживайтесь и от меня. Кое-что и я, может быть, посоветую по-стариковски.

В обед Александр Кузнецов снова встретился с Аркадием Ворожцовым. Они сидели на корточках, прислонясь спинами к пожарной бочке с водой. Ели молча. Выхлебав из котелка всю баланду, Ворожцов хмуро заметил:

— Ни единой крупинки не попалось.

— А ты, парень, и не ищи, — посоветовал Кузнецов, — для баланды крупа по лагерному уставу не положена. Хорошо, что хоть конина перепадает.

Теперь друзья встречались каждый день. Много говорили на разные темы, часто вспоминали родные края, и от этого становилось светлее на душе.