Золотой конвой - [36]

И все же, это была не охота. Здесь ничего не оканчивалось удачным выстрелом. Здесь им все только начиналось. Краузе не был белой костью. Сын почетного гражданина, сам не дворянин. Был небогатый офицерский быт, — не то чего она хотела. Она тяготилась. И в какой-то степени, брак спасла война. Краузе попал на фронт раньше, чем они окончательно разругались. Жене солдата, терпения нужно не меньше, чем охотнику. Сидеть и ждать мужа с войны… Мария, не отличалась терпением. Слишком хороша, слишком горяча.

Все же, когда он вернулся из Франции, она встретила его страстно. Плохое успело забыться. А ему было что рассказать про Париж, что питало её возвышенную душу. На какое-то время этого хватило. Это было почти счастливое время, пока все вокруг рушилось. Кончено, он бы снова надоел ей, но опять спасла война. Теперь уже гражданская. Он уезжал. Единомышленники по белому делу сперва стягивались на окраины. Мария провожала его на перроне. Она была прекрасна как никогда. А невозмутимого молчуна Краузе одновременно тянуло смеяться и плакать.

Какое-то движение в окулярах отвлекло Краузе от сердечных воспоминаний. Он привстал на локтях, поудобнее вложился в бинокль. Да, движение! Кто-то шел между деревьев. И заметив одного, он тут же различил рядом других. Несколько конных. Шли цепочкой по полузанесенным следам конвоя. Сколько точно — трудно было сказать. Несмотря на редколесье, на таком расстоянии деревья все же слишком много скрадывали. Фигурки появлялись в просветах между стволам, и снова исчезали за ними. И все же, их было немного. Десять-пятнадцать, самое большее.

Краузе отложил бинокль, и подтянул к себе винтовку. Снова нашарил неизвестный отряд, — теперь уже через оптический прицел. Краузе внимательно вылавливал всадников идущих по лесу. Красные ленточки на папахах. Красные, — немного же их осталось… Краузе довольно усмехнулся. Такое количество он уложит даже в одиночку. А уж с поддержкой из крепости…

Тут Краузе коротко задумался. Однако, — когда же лучше открыть огонь? До крепости было метров шестьсот. Всадники шли мимо его укрытия значительно ближе. Сейчас до них было… метров триста. На такой дистанции вероятность попадания была высока. Но были нюансы. Во-первых мишени двигались. А поскольку, двигаясь они по следам конвоя, и сейчас как раз начали забираться на холм, — то лошади двигались вверх рваным шагом, что затрудняло точное упреждение. Вкупе со стволами деревьев это осложняло стрельбу. Потом, — даже если он попадет. Что сделают остальные? Логично, — что они развернутся к нему, и начнут бой. Около дюжины человек, на трехста метрах. На такой дистанции даже не нужно быть снайпером. Если среди них найдется хотя бы несколько хороших стрелков, — они его пристрелят. Или прижмут огнем, пока их товарищи вскарабкаются на скалу, — и опять же его пристрелят. Как говорили римляне, — «нек Херкюлес контра плюрес». Или как у нас, — «один в поле не воин». И пока товарищи в крепости сообразят, что за пальба в лесу, и придут на помощь, — тут ведь можно и не дожить. А хотелось.

Но есть другой вариант. Дать красным двигаться дальше на холм, и обнаружить крепость. Тогда, они вступят в бой с конвойным охранением, залягут в лесу. Расстояние до них будет уже больше, — но все равно, — рабочее. Для него, — вполне рабочее. И вот там, когда они будут лежать спиной к нему, и в горячке боя не слышать его выстрелов сзади. Вот там он их пощелкает, — как куропаток. Красные будут зажаты. И у них не будет ни единого шанса.

Однако… не проворонили бы приближение красных часовые на стенах. Не должны. И все же… Краузе решил вопрос так: — наметил себе точку, на которой он сам откроет огонь, если часовые проворонят угрозу. Но лучше конечно, чтоб не проворонили.

Тогда это будет идеальная охота.

Глава 7

Медлявский критически осмотрел свой блокнот. Когда-то, в другой жизни, он был каллиграфом. Друзья шутили, что ему надо было бросить службу в армии, с её скудным жалованием, и устроится к какую-нибудь солидную фирму секретарем… Да, он был каллиграфом. В той другой жизни, где были теплая комната, письменный стол, хорошее перо. Медлявский оглядел свои каракули. Здесь, у костра во дворе крепости, на английской офицерской планшетке вместо стола, нечуткой от мороза рукой, он все же выводил свои записи. Дневник прошедших событий, некоторые мысли, и наблюдения. Юношеская привычка. Когда-то, отец подарил ему первый блокнот. Сказал, что, перенеся на бумагу прошедшие за день события, ты можешь взглянуть на себя со стороны, объять случившиеся события более непредвзято, как сторонний наблюдатель, и через это яснее понять свою суть. Отец был прав. В этом, и многом другом.

Дневник не подвел и на этот раз. Изложив свои размышления на бумаге, Медлявский еще раз уверился, — иного выхода, как захоронить сокровища здесь, у него не было. Поэтому, следовало все приготовить. Отложив дневник, Медлявский принялся составлять карту. Для этого он использовал фабричную карту из имущества штаб-ротмистра Гиммера. Сперва, как можно более точно, доотметил на ней маршрут конвоя. Затем, перевернул карту, с помощью линейки и карандаша, разбил на ней артиллерийскую «улитку» по пронумерованным квадратам. С помощью компаса сверился со сторонами света. И как можно более точно нанес план местности. Отметил особо приметные доминанты, сопроводил все это сколь возможно подробными пояснениями. Возможно, — вытаскивать этот клад придется уже не ему. Возможно, его к тому времени даже не будет на свете.