Золотой ключик для Насти - [9]

– А вон и деревня, – пробасил Косарь, махнул рукой.

Вдалеке действительно чернели дома. Справа от них расстилалась морская гладь, а слева – тот же желтый луг, обрамлённый стеной мрачного леса. Здесь берег был ещё выше, до моря метров двадцать, если не больше. Притом, что полей не наблюдалось, а море лежало не слишком близко, основное занятие деревенских я определить не смогла.

– Да рыбаки мы! – лучезарно пояснил Косарь. – Тут все берега высокие, сколько не ищи. Улов приходится в гору затаскивать, но что поделать? Зато деревня штормов не боится. А волны у нас знаешь какие поднимаются? Ого – го!

При мысли о шторме меня немного качнуло. Мигом представилось, как исполинская волна накрывает мою лачугу и уносит в море, вместе с хозяйкой. Ох, час от часу не легче.

Когда мы пересекли луг, безлюдная с виду деревня, резко преобразилась. А я оказалась совершенно не готова к такому повороту событий.

Сперва, навстречу выпрыгнула стайка мальчишек и девчонок в замызганных одёжках. Вслед за ними примчался брехливый пёс, размером с телёнка. За ним, ахая и охая, прибежали бабы в тусклых платьях. Визг поднялся такой, что я чуть не оглохла. Местное население обступило плотным кольцом, засыпало Косаря вопросами, меня тоже о чём‑то спрашивали, но слова смешивались с визгами и я ничего не понимала.

В довершение всего, в толпу ворвался плешивый дед, растолкал румяных женщин и с прытью пьяного гусара ринулся ко мне. Обниматься.

Я чудом успела спрятаться за широкую спину Косаря, тоже завизжала.

– Тихо! – прогремел Косарь. Выпятил грудь, по – барски шагнул навстречу деду. – Это не старая колдунья! Это новая! Её зовут Нанананастя!

– У… – протянули в толпе.

– Красивое имя! – пропищал кто‑то из мальчишек.

Я подавилась смешком, но Косарь был серьёзен, как президент на инаугурации:

– Нанананастя идёт лечить хворого моряка. Так что вы это! Того! Пропустите!

Одна из женщин, видимо, та самая старостиха, всплеснула руками, расцвела беспредельно широкой улыбкой.

– Во – во! – кивнул мой провожатый.

Толпа расступилась, как море перед Моисеем. А я отчаянно вцепилась в локоть Косаря. Тот глянул странно, озадаченно выгнул бровь. Пришлось сознаться:

– Боюсь.

Дальше шли медленно, под визжащим конвоем любопытной толпы. Локоть Косаря не отпускала до тех пор, пока старостиха не распахнула перед нами дверь своего дома.

– Пойдём, – улыбчиво сказала она. – Авось у тебя получится выходить. Я‑то уж совсем с ног сбилась. Две недели врачую, а он всё горит и горит…

Переступив порог, мы сразу очутились в большой общей комнате, одну стену которой занимала печь. У другой обнаружился стол и несколько скамеек, рядом нечто отдалённо похожее на ткацкий станок. В воздухе витал аромат свежего хлеба, борща и жареной рыбы. На этом сходство с русской избой заканчивалось.

Напротив входной – ещё три двери, во внутренние комнаты. Старостиха поспешила к крайней, той, что ближе к печи. И хотя меня внезапно обуяла нервная дрожь, резво побежала следом.

Моряк встретил нас тихим, нечеловеческим стоном.

– Со вчерашнего вечера в беспамятстве, – грустно сообщила женщина.

Я нервно сглотнула. Морально готовилась к неприглядному зрелищу, но реальность оказалась куда хуже. На сбитых измятых простынях, лежал мокрый, как мышь, мужчина. Некогда красивое лицо осунулось, лоб усеян мелким бисером пота, длинные, липкие пряди волос похожи на скопище чёрных змей. Одеяло сброшено, обнажает руки и грудь. Когда‑то этот человек был очень силён, а сейчас кожа выглядит по – стариковски дрябло, болезнь стремительно пожирает тело. И пахнет в комнате… своеобразно.

Трогать его лоб было очень неприятно.

– Горит, – кивнула старостиха.

Моряк застонал, закашлялся. Голова дёрнулась, но тут же упала на подушку.

– Он сильный, – продолжила женщина. – Другой бы давно помер.

– Его нужно перевернуть на живот, ну или хотя бы на бок. Поможете?

Больной оказался лёгким, как бронированный джип груженый камнями. Пока переворачивали, моя жалость незаметно испарилась, а мысли о предстоящем уколе доставили какое‑то нездоровое удовольствие.

Под одеялом обнаружился ещё один сюрприз – моряк был совершенно гол, все прелести напоказ. На моих щеках тут же вспыхнул неподобающий профессионалу румянец. Старостиха заметила и усмехнулась, хитренько так, странненько. А когда попросила оставить меня наедине с бездвижным телом, значительно хмыкнула. Тоже мне хохмачка.

На первом уколе пальцы дрожали, на втором ходили ходуном. Сама с ног до головы покрылась холодным потом. Разум предательски подсказал – то ли ещё будет! Но я всё‑таки надеялась, что практики не врут, и дальше будет легче. Приноровлюсь, набью руку и смогу делать уколы с завязанными глазами. Тем более, при внутримышечных инъекциях промахнуться сложно, а это уже полдела.

Использованные шприцы и ампулы спрятала в сумку – местному населению незачем видеть эти инструменты. По крайней мере, до тех пор, пока не разберусь что к чему. По этой же причине не доверила старостихе делать питьё для больного, попросила кружку кипятка и сама влила лекарство в моряка. Тот шевелил губами, но глаза так и не открыл.

– Через четыре часа нужно повторить процедуру, – сообщила я, вываливаясь из дурно пахнущей спальни. – Но не уверена, что смогу его вылечить.