Золотой киль - [63]

— Привет, — сказал он, — рад тебя видеть. Меткаф говорил мне, что ты в городе.

— Он на борту? Я хочу повидать его.

— Подожди минутку, — бросил Крупке и нырнул вниз. Он почти сразу вернулся: — Говорит, чтобы ты спускался.

Я спрыгнул на палубу и пошел за Крупке в кают-компанию. Меткаф лежал на диване и читал книгу.

— Что привело тебя ко мне так скоро? — спросил он.

— Мне надо тебе кое-что сказать. — Я посмотрел в сторону Крупке.

— О'кей, Крупке, — сказал Меткаф, и тот вышел.

Меткаф открыл шкафчик, достал бутылку и два стакана.

— Выпьешь?

— Спасибо.

Наполнив стаканы, он, не разбавляя, поднял один:

— За тебя.

Мы выпили, и Меткаф спросил:

— В чем проблема?

— Ты говорил, что Торлони позаботится об Эстреноли, это правда?

— Конечно, Эстреноли сейчас у врача.

— Я просто хотел удостовериться и попросить тебя непременно передать Торлони, что, если Эстреноли не доберется до Рима живым и здоровым, я удавлю его собственными руками.

Меткаф сделал большие глаза.

— Ого! — воскликнул он. — Видно, кто-то напоил тебя тигриным молочком. Что это ты так забеспокоился о его безопасности?

Он пристально посмотрел на меня, потом вдруг засмеялся и щелкнул пальцами.

— Ну конечно же, это графиня накрутила цыпленка!

— Ее в это дело не впутывай.

Меткаф смущенно улыбнулся:

— О, эти молодые, никогда не знаешь, чего от них ждать.

— Заткнись!

Он вытянул перед собой руки в притворном ужасе.

— Ладно, ладно. — И снова засмеялся. — Ты сам чуть не убил Эстреноли. Ударь ты сильнее — и он был бы уже покойником.

— Я не мог убить его.

— За это я не поручусь, — сказал Меткаф. — Он все еще не пришел в сознание. Эскулап вправил ему челюсть, но говорить он не сможет еще месяц.

Он снова наполнил стаканы.

— Хорошо, я прослежу, чтобы в Рим он прибыл не в худшем, чем сейчас, виде.

— Мне нужно подтверждение от самого Эстреноли, например, в виде письма из Рима по почте с датой отправки не позднее недели.

Внешне Меткаф оставался спокойным.

— Не слишком ли много требуешь? — спросил он вкрадчиво.

— Это необходимо, — упрямо сказал я.

Он пристально вглядывался в меня.

— Кто-то пытается сделать из тебя настоящего мужчину, Хал, — наконец проговорил он. — Ладно, пусть будет по-твоему.

Он подтолкнул ко мне стакан через стол.

— Видишь ли, — сказал он задумчиво и тихо, — на твоем месте я не стал бы задерживаться в Рапалло, а наскоро бы приладил киль и смылся. С таким человеком, как Торлони, лучше не иметь дел.

— У меня нет никаких дел с Торлони, я видел его сегодня в первый раз.

Он кивнул:

— О'кей, если тебя устраивает такая игра, пожалуйста, дело твое. Но смотри, Хал! Ты только что ставил мне условия, и я их принял, поскольку Эстреноли меня не интересует, а ты мне вроде приятель, да, может, я и сам согласен с твоими условиями. Но не пытайся давить на Торлони, он отчаянный малый — съест тебя и не подавится.

— Я не трогаю Торлони до тех пор, пока он не трогает меня. — Я допил стакан и поднялся. — Увидимся еще.

Меткаф усмехнулся:

— Наверняка. Как ты сказал, в таком маленьком городке трудно разминуться.

Меткаф проводил меня на палубу, и, возвращаясь на верфь, я всю дорогу размышлял о нем. Вроде бы разговор получился откровенный, но не совсем — в общем, поведение Меткафа стало для меня еще более непонятным. Он ведь сказал именно то, что думал: смывайся, пока Торлони из тебя котлету не сделал. А я пытался понять, какова роль Меткафа, что заставляет его предупреждать меня, ведь Торлони — его человек. Но это не умещалось в моей голове.

Когда я вернулся на верфь, работа в ангаре шла полным ходом, как будто никогда и не останавливалась. Я увидел ставшую привычной картину: плавится золото, излучая яркий свет, Курце наклоняется над формой и выливает туда жидкий металл.

Подошла Франческа, и я сказал ей:

— Я обо всем договорился — ты получишь известие от Эдуардо через неделю.

Она вздохнула:

— Иди поужинай. Ты еще не ел.

Поблагодарив, я пошел за ней в домик.

Глава VII Золотой киль

Мы работали, Боже, как мы работали!

Вспоминая ту неделю, я переношусь в темную мастерскую с мелькающими на фоне разноцветных вспышек тенями. Мы плавили и лили золото по шестнадцать часов в сутки, когда руки уже отказывались служить, а глаза воспалялись от яркого свечения печей. Мы падали поздно ночью в постель и засыпали, не донеся голову до подушки, часы сна казались мгновенными, и снова надо было вставать к этому проклятому конвейеру, который я сам придумал.

Мне стали ненавистны и вид золота, и прикосновение к нему, и даже его запах — да, во время плавки появлялся характерный запах, — и я мечтал о том времени, когда мы снова выйдем в море, и мне не о чем будет беспокоиться, кроме шквалов и береговых укрытий. Я бы скорее согласился оказаться в маленькой лодке один на один с ураганом в Вест-Индии, чем еще раз пережить такую неделю!

Но работа подходила к концу. Масса золота в форме увеличивалась, а груда слитков уменьшалась. Мы делали больше двухсот пятидесяти плавок в день и подсчитали, что опережаем составленный график на полдня. Двенадцатичасовой выигрыш во времени — не так много, но от него зависели наша победа или наше поражение.

Меткаф и Торлони вели себя на удивление тихо. За нами наблюдали — точнее, наблюдали за верфью, и все. Несмотря на подкрепления, высланные Торлони в Рапалло, и несмотря на тот факт, что он лично прибыл руководить операцией, против нас не предпринимали никаких открытых действий.