Золотой капкан - [58]

— А тебя, детка, никто не спрашивал, — второй подошел к ней и взял за острый подбородок. Заглянул в глаза, засмеялся: — Макс, а она вроде ничего?

Ирина вспыхнула под откровенно раздевающим взглядом.

— Она тебе нравится, Гвоздь? — затягиваясь сигаретным дымом, спросил Макс.

Тот, кого называли Гвоздем, похотливо растянул в улыбке тонкие губы.

— Бери, — разрешил Макс.

Гвоздь стащил с плеча мешающийся автомат и отдал приятелю.

— Какая хорошая девочка. Ты будешь себя хорошо вести? Умница. И я буду к тебе добр. Иди ко мне…

Он приблизился к Чехловым. Ирина отступила, прячась за спину мужа.

— Хватит, — попытался вмешаться в происходящее Олег. — Говорите, что вам надо. И оставьте ее в покое…

— Да ну? А что будет? Убьешь меня? Так давай, не тяни. Другого случая может не представиться.

Нагло ухмыляясь в глаза Чехлову, поймал Ирину за руку и потянул к себе. Она упиралась и прошептала умоляюще:

— Олег… Олег!

Чехлов вырвал ее руку из лап обидчика и оттолкнул его. Не ожидавший отпора, Гвоздь отлетел на землю.

— Ах ты, сука! — выругался он, поднимаясь, и сплюнул под ноги.

Удар, предназначавшийся ему в лицо, Чехлов с легкостью парировал и саданул ответно провалившегося в пустоту Гвоздя; от души, выплескивая накопившуюся ярость.

Зубы бандита лязгнули, голова мотнулась набок, и на подбородок брызнула струйка крови. Он полетел в грязь и закувыркался, пачкая одежду.

Макс, не мешкая, дал сочную очередь в воздух.

— Стоять! — надсадно рявкнул он. — Еще одно движение, и положу всех. Гвоздь… Гвоздь, ты как?

— Но… нормалек.

Он встал, проверил рукой челюсть, заметил на коленях грязь и с ненавистью посмотрел на Чехлова:

— Ну, гад! Молись! — выдавил сквозь зубы и забрал автомат. — Выходи.

Чехлов посерел, но, сохраняя мужественность, обнял жену и, отстранив, шагнул к Гвоздю.

— Не сюда. К сосне, — прикрикнул тот и подтолкнул в спину.

Чехлов в душе был настроен на жестокий мордобой. Униженный при свидетелях бородач по всем правилам должен был отыграться на нем. Но, завороженный черной дырой ствола, глядевшего в упор, почувствовал в теле дрожь — этому отморозку ничего не стоит нажать на курок.

Палец Гвоздя нащупал спусковой крючок, и это была не шутка. Чехлов со всей пронзительностью вдруг осознал, что жить ему осталось совсем немного. Палец утопит собачку, полыхнет огонь…

— Хватит! — сказал Макс, и оружие в руках Гвоздя дрогнуло. — Хорош, кому сказал. Он и так уже обделался.

— И что? Дай я его сделаю. Никто не узнает, пятеро их было или четверо. Подумаешь, одним меньше…

— Ты меня понял?! Рабочей силы не хватает, а ты такого жлоба собрался пустить под корень? Слон нас не поймет.

— Слон, — пробурчал Гвоздь и опустил автомат. — Интересно, если бы кто из рабов его занозил, он бы смолчал или пристрелил к едрене фене?

И с размаха впечатал автоматом в ребра Чехлову.

В глазах его помутилось. Казалось, ребра треснули, и раскаленная игла пронзила насквозь грудную клетку, и нечем стало дышать. Покраснев, он схватился за грудь и согнулся, давясь кашлем. И, получив сокрушительный удар по спине, повалился навзничь.

— Мы с тобой еще потолкуем, — многообещающе проговорил Гвоздь и напоследок пнул его. — Проклинать будешь тот день, когда я не стал стрелять. А мог бы сдохнуть быстро…

Глава 22

Их построили колонной по два, а Ивана, не имеющего пары, поставили во главе и повели, сворачивая куда-то в сторону. Впереди, насвистывая и находясь, видно, в благостном настроении, уверенно шел Макс. Замыкал Гвоздев, чья ушибленная скула ныла и немного припухла. Он сверлил глазами маячившую спину Чехлова, в мыслях уже предвкушая скорую расправу. Ничего, он с ним разделается. И не таких шустрых обламывали. Сперва уничтожит морально, а потом и физически. И бабу оттрахает прямо при нем, чтоб больше задеть…

Они шли долго. Миновав оплывший овраг, на дне которого журчал, вымывая глину, мутный ручей, поднялись наверх, и там Иван почувствовал близость реки. В воздухе пахло сыростью, гниющим топляком.

Лес расступился, и они вышли на опушку.

«Вот, оказывается, куда вела зарубка», — думал он, рассматривая бревенчатый трехстенок под тесовой крышей, притаившийся рядом с чахлым осинником, что виднелся у дальней кромки леса.

Под навесом кто-то возился, потом из сруба, согнувшись, вышел человек с двумя ведрами и передал их другому, сидевшему, видимо, на земле, потому что сразу его Иван и не заметил.

Приняв ведра, человек со всклоченной бородой и копной нестриженых волос, в синей униформе, на подгибающихся ногах пошел прочь от строения, миновал вросшую в землю избушку с просевшей крышей, скрылся за большой, как шатер, военной палаткой и вновь появился уже у берега реки.

Самой реки отсюда не видать — берег высок. Но Иван отчетливо слышал отдаленный плеск волн, а за широким просветом, где в неясной голубой дымке темнела, подпирая прозрачное небо, гряда леса, проглядывался противоположный берег.

— Не тормози! — грубо прикрикнул на него Макс, направляясь к избе.

Поставлена она была давно, ясно с первого взгляда: лет пятнадцать назад, а то и больше. Бревна почернели и рассохлись, от венцов разбежались кривые уродливые трещины, кое-где неумелой рукой замазанные глиной. Торчала из швов, свисая клоками, пакля. Крохотное окно, заделанное пленкой вместо стекла, было чуть выше земли. Вместо печной трубы выгоревшее ведро без дна. Входная дверь на ржавых, литых петлях, подле которой маячил часовой.