Заготовитель пушнины попался неразговорчивый. Первые сутки из трюма не вылазил, забился между кипами и просидел так до утра. Однако на следующую ночь ударил морозец и загнал его в кубрик. Илья почти не спал. Приткнув к берегу самоходку, он раскочегарил печь, улегся на рундук вниз лицом и, зажмурившись, ждал, когда исчезнет в глазах мельтешение речных поворотов, серых волн и полузатопленных береговых кустарников. В короткие мгновения, когда дрема все-таки выключала сознание и расслабляла мышцы, Рогожникову начинал сниться один и тот же сон. Будто сидят они с Лидой в подполье тещиного дома и перебирают картошку. Весна будто кончается, все уже давно отсадились в огородах, а они, как всегда, запаздывают. Подпол очень похож на трюм «Золотой», ходишь — железо под ногами гремит. Илья таскает гнилую картошку и валит за борт, а ей конца и края не видно. Лида ругается: сгноили, дескать, опять с ведром по Туруханску бегать да покупать втридорога…
Однажды в такой момент заготовитель растолкал его и подозрительно спросил:
— Ты чего, паря, мечешься во сне?
— Сон видел, — пояснил Илья и рассказал ему про картошку.
— Шибко плохой сон, — определил заготовитель. — Не к добру… А верно говорят, что ты под следствием находишься? — не вытерпел он.
— Еще вчера вечером должны были осудить, — сказал Илья и, подхватив тулуп, направился в рубку.
— Опасный ты человек! — натянуто хохотнул заготовитель. — Лихой больно, да я, знаешь, всяких встречал…
— Мне человека убить — раз плюнуть, — не оборачиваясь бросил Рогожников и загрохотал сапогами по железным ступеням.
…Туруханск обозначился на горизонте уже под вечер. На слиянии Енисея и Тунгуски опять штормило, самоходку раскачивало на продольной волне, окатывая палубу шуршащими, как песок, брызгами. Илья поднял залитое водой лобовое стекло и прицелился биноклем в кромку берега.
Штурвальное колесо выбило из рук капитана, золотистым веером мелькнули отполированные ладонями ручки. Палец нашел кнопку сирены, и «Золотая» протрубила длинно и призывно а-а-у-у-у…
На ветреном угоре, у скамеечки, кто то был! И, как показалось Илье, не один человек, а трое: большой и два маленьких Илья перехватил штурвал и, сбавив ход, снова вскинул бинокль.
На угоре стоял участковый Савушкин в расстегнутой и развевающейся шинели…
