Золотой цветок - [21]

– Большая часть людей способна услышать только слова «Этот мир создан для вас!», – тихо и спокойно отвечала мне женщина, – и они начинают пользоваться планетой так, как они захотят, не задумываясь о последствиях. Они хотят быть богами, не успев стать людьми. Но ты прав. Не все так живут. Есть среди вас люди достойные носить имя людей, и поэтому сейчас вы стоите на распутье, где одна из дорог ведет к закату, другая – к рассвету. В какую сторону вы пойдете? Решает одно сердце. Твое.

– Почему мое? – изумился я.

– Ты тоже – на перепутье своей дороги, и если сможешь услышать свое сердце, поймешь, куда оно тебя позовет, то его стук услышат сердца многих людей, и они проснутся, устремившись в радости к Господу своему, и люди поверят в истину. Тогда и настанет рассвет вашей цивилизации.

– Но как мне услышать мое сердце?

– Сейчас твое сердце слабее твоего ума. Но когда настанет час, только безмолвие ума поможет тебе услышать твое сердце, – с этими словами она приложила свою руку к моему сердцу, и приятное тепло разлилось по всему телу, доставляя нежное удовольствие, как близость любимого человека.

В глазах все поплыло, в тумане, появившемся, как пелена перед глазами, я плохо различал последние лучи солнца, заходящего, как наша цивилизация. Все пропало. Остался только свет в глазах и тепло в сердце.

Глава 11

Я открыл глаза и сразу же зажмурился, ослепленный яркими лучами солнца, проникавшими в комнату через окно.

– Доброе утро, – услышал я рядом голос Анфисы. Ее рука лежала у меня на сердце, и от нее шло приятное тепло, согревающее душу и успокаивающее.

– У тебя так сердце сильно стучало, когда ты спал, – тихо произнесла она, – а когда проснулся, успокоилось, и шептал ты что-то, я не расслышала…

– Ты наблюдала, как я сплю? – спросил я, повернувшись к Анфисе лицом и беря ее маленькую руку в свою.

– Наблюдала… уже давно… – ласково ответила она.

Она вызывающе смотрела на меня, в ее прекрасных зеленых глазах читалось такое, от чего у меня внутри все перевернулось, сердце застучало громко и часто, дыхание сбилось. Я хотел что-то сказать, но слова не прозвучали, они остались во мне. Слова уже были не нужны. И без них все стало понятно – и мне и ей.

– Что тебе снилось? – спросила она, и в ее голосе я услышал такое же сбивчивое дыхание как у меня. – Наверное, что-то волнующее, раз сердце так стучит…

– Мое сердце так бьется от твоей близости, – прошептал я. – Я не могу находиться рядом с тобой и оставаться спокойным. Мои чувства не дают мне расслабиться и влекут меня к тебе…

– Отдайся тогда своим чувствам…

– Я боюсь, что ты меня оттолкнешь, и тогда мое сердце остановится.

– Я не хочу, чтобы твое сердце останавливалось. Я хочу слышать его и чувствовать постоянно.

Анфиса придвинулась ко мне поближе, ее рука с моего сердца нырнула ко мне под халат и нежно обняла мой торс, и я почувствовал ее горячее, зовущее тело. Наши тела были разделены лишь тонким слоем шелковой материи, не позволяющей нам слиться окончательно. Наши губы встретились и нежно, медленно, как в замедленном кино, слились в долгом поцелуе, окончательно отдавшим нас бешеной страсти. Медленные и нежные движения сменились хаотичным обниманием, бесконечными поцелуями с постукиванием лбами при стаскивании друг с друга совсем уже не нужных халатов. Мы потеряли контроль над собой, временем и пространством. Остались только наши чувства, поглотившие слившиеся в экстазе тела.

Когда чувства поутихли, а тела устали, и мы лежали в объятиях друг друга, обессилев и насытившись любовью, вернулась реальность, в которой за последние сутки мы потерялись и ничего не понимали. Бытие, в которое нам предстояло вернуться, пугало своей неопределенностью, в нем не просматривалось ни одной зацепки, при помощи которой мы могли бы понять, что с нами и вокруг нас происходит, где и в ком нам искать защиту.

– Ты мне не ответил на вопрос – что тебе снилось? – отвлекла меня от размышлений Анфиса.

Я мысленно сказал ей спасибо за то, что этим вопросом она уводила меня от ставшего уже реальным страха перед настоящим. Вспомнились слова ТОЙ женщины: «Безмолвие ума поможет тебе услышать твое сердце», и я сделал вывод, что страх во мне появился сразу после того, как начал обдумывать наше положение. То есть ум вывел меня на страх перед реальностью. Но как же быть? Не думать? Что это такое – безмолвие ума, при котором я должен услышать сердце?

«Что для меня сейчас важнее – определиться с реальностью или с сердцем?» – спросил я себя. Реальность касается не только меня, соответственно – и решать не мне одному.

– Толик, ты здесь? – одернула меня Анфиса.

– Да. Я немного задумался, – очнувшись, ответил я. – Что-то снилось… Об этом мне нужно вспомнить как следует…

Какое-то время мы лежали молча. Я пытался ни о чем не думать, поймать безмолвие ума, но ум все равно молвил, не переставая в голове крутились разнообразные мысли, мешая отключить мозговую деятельность.

– Что мы будем делать? – задала Анфиса больной вопрос.

Только я открыл рот, чтобы сказать, что пока не знаю, что мы будем делать, как за дверью раздался голос Василия Александровича, сопровождавшийся стуком в дверь: