Золотой цветок - одолень - [46]

Старик-башкирин поймал падающего Хорунжего за ногу, выдернул из огня, отбросил в сторону, как труп. Сильным и ловким башкирский кузнец оказался. Вот так же он, наверно, всю жизнь тяжелые крицы клещами из ямы метал... Снова вскочил разъяренный, с обгоревшими бровями воитель. Но Илья Коровин и Василь Скворцов ему руки заломили. Тимофей Смеющев плеснул в лицо водой. Казацкая старшина заставила Хорунжего помириться с кузнецом. А старика-башкирца и его сыновей помиловали, отпустили без вреда. Кузьма крицу обмял басурманину. Подарил бабаю два топора, саблю булатную, туесок соли. У башкирца слезы на глазах. Хороший, добрый урус! Защитил старика, с витязем злым бился. А крицу обмял, будто заправский кузнец! Сними с его пояса саблю и будет кузнецом! Умилялся башкирец, кланялся Кузьме. Герасим Добряк тогда еще бросался с клинком, дабы прикончить выломов.

— Казнить Кузьму! Казнить басурманина! — бушевал он.

Кузнеца Кузьму не казнишь, за ним сила огромная. Он в казачьей старшине. По слухам, богаче бородач и Телегиных, и Коровиных, и Меркульевых. Многие зависят от него. Да и не обойтись без кузнеца любому дыму. Но почему он заступился за оборванца-башкирина? Ха-ха! Кузнец за кузнеца! Но не токмо на кузнецах держится мир!

И попался на праведную расправу башкирин Герасиму Добряку. Злобой вскипел он, хотел отомстить за унижение истинного казачества, за обиду горькую Хорунжего.

— Дайте мне голову энтого басурманина! — сказал Добряк.

Но казаки пришли в смятение.

— Не можно, атаман, казнить башкирца.

— Не кузнец Кузьма помиловал его, а казацкая старшина.

— И Хорунжий не возражал!

— Ты, Герасим, и тогда один лез с клинком на башкирина.

— А Василь Скворцов в морду тебе за энто уже сунул! И потерял ты два зуба.

— Не брешите! Один зуб Герасиму тогдась Тимофей Смеющев выбил.

— И к полку в споре обращались есаулы.

— Полк тож порешил не вредить бабаю.

— По сущности, был круг казацкий!

— Пошто, атаман, супротив круга прешь?

Добряк в гневе кинулся с клинком на башкирина. Но казаки встали грудью. Означало сие, что атаман плох. Означало сие, что атаман снят. Но слова такого никто не произнес. Герасим схитрил:

— Шуткую я, казаки! Пытал ваши души! Башкирина не можно убивать, он же из огня выдернул Хорунжего!

Но левый глаз у Добряка сузило, подергивало. Лицо посерело. Руки суетились. Ермошка заметил, как звереет Герасим на казацкий полк. И о позоре атамана мальчишка уже пронюхал. Как всякий хитрец и обманщик, он подошел к неудачливому предводителю небрежно...

— Указ к тебе, Герасим. Хорунжий приезжал утреча. Гневался на тебя. Де, кто ему позволил уходить в набег? Мол, я шкуру живьем сыму с энтого безмозглого козла! Главное, мол, руду натаскать к лодкам! Ей-богу! Так и сказал: «Повели от мово имени полку за рудой сбегать дважды! Каждому казаку по две глыбы принести». Саблей Хорунжий грозился. «Отрублю, — говорит, — Добряку за неисполнение повеления его дурацкую кочерыжку! Приставлю, — обещал, — башку верблюда! И в яму, — кричал, — брошу огненную, где башкирцы выпекают железо кричное!»

Врал Ермошка безбожно. Ни один атаман не осмелится в мирное время заставить казаков таскать задарма руду. Выдумывал парнишка, потому как невмоготу было работать. С ног валились его одногодки, сотоварищи. В глазах у них темнело. И руки, и колени, и животы ободраны. Саднят измученные тела. А казаки-богатыри, лихие молодцы разлягутся сейчас в ковылях, кашу похлебают горячую, байки заведут извечные про девок и баб.

— Казаки! Слухай меня, казаки! — закричал Герасим. — Повелел вам Хорунжий руду таскать к реке с Магнит-горы. Каждый обязан по четыре больших камня принести. Исполняйте указ. Я буду следить с нагайкой.

— По два камня! — пытался поправить атамана Ермошка.

Испугался он, коленки заподрагивали. Ежли по два камня приволокут казаки, возникнет громада. На сорока лодках не увезти. А по четыре глыбы — энто запас на два-три года. Да, приходи три года на лодках, бери руду без труда.

— По два камня! — теребил повелителя Ермошка.

— Пшел вон, щенок! — отбросил его пинком Герасим.

— Ах, так! Промеж проч, Добряк, я вру! Не было у нас утреча Хорунжего. Не повелевал он казакам таскать руду!

— Пшел вон, говорю! — рассвирепел Герасим. — Голову сверну! Эй, казаки, тащи по пять камней!

Казаки заворчали недовольно, но работать пошли. В полках порядок суров. Надо крепость возвести за ночь — возведут! Треба подкоп вырыть — выкопают! Реку загородить порешат — встанет река. А по пять камней и дурак принесет!

Ермошка отошел к своей мальчишеской ватаге. Все они стояли тесным кругом, забыв о недавней драке. Митяй Обжора даже положил руку на плечо Бориски. Они слышали разговор Ермошки с Герасимом. Не поверилось им, что можно так легко обмануть Добряка.

— Да, Ермошка! Тебя треба качнуть! — восхищался Вошка Белоносов.

— Тише! Услышат! — остерегал Тереха.

— Расскажи, как ты его надул? — просил Гунайка.

— Герасим-то тупой, как пим!

— Выпорет Хорунжий тебя, Ермоха! — хохотнул Бугаенок.

— Не выпорет! — начал рассуждать Ермошка. — Во-первых, я ж сознался сразу, что пошутковал! Все слышали. Я ж кричал громко нарочно: «Не было у нас утреча Хорунжего! Не повелевал он казакам таскать руду!» Все слышали? Все! А во-вторых, вспомните наказ старшины! Илья Коровин бачил: «Хучь бога, хучь черта берите в помощники! А руду заготовьте за четыре дня! На все тридцать-сорок лодок!» А ко мне ночью черт приходил. Клянусь, робята! Истинный крест!