Золотое весло - [29]

Любой героизм имеет и будничную, часто невидимую миру сторону. Он лишен этой стороны лишь в классических трагедиях. В жизни она непременно существует, отнюдь не умеряя величия героев. Любое великое деяние вырастает из повседневности, хотя на расстоянии лет кажется начисто оторванным от нее. Эта будничная сторона героизма, эта героическая повседневность живут в книге Р. Островской, сообщая ей большую достоверность и подлинность.

Тяжкий, кажущийся подчас почти неправдоподобным быт двадцатых — начала тридцатых годов безнадежно больной, уже неподвижный и ослепший Островский и его подруга, сосредоточенные на высших целях жизни, переносили, как и нехватку денег, мужественно, легко, а порой и весело. И лишь один раз Р. Островская ощутила отчаяние, когда, получив ордер на «полкомнаты» в Мертвом переулке, 12, увидела нечто до невозможности запущенное, в клопиных следах, до половины перегороженное занавеской, за которой лежала умирающая старуха, мать соседки. Это та самая комната (одно время в ней жило девять человек), где, работая по 18–20 часов в сутки, Островский создал роман «Как закалялась сталь».

Для Островского писательство было единственно возможной формой творческого, духовного существования, последней искрой, соединяющей его «я» с народом, с человечеством. Оно было лучшей частью его сущности, которую он ряд лет, может быть, и бессознательно, вынашивал, растил — в устных рассказах, в письмах, мечтах, — теряя, постепенно утрачивая (в самом жестоком, тесно физическом смысле) иные возможности участия в жизни. Письма Островского — Раиса Порфирьевна часто цитирует их — убеждают, что как писатель — по жизнеощущению, пониманию мира и себя в мире — он родился задолго до романа о Павле Корчагине.

Высшие ценности — революция, социализм, освобождение человечества — выступают у Островского как личная его страсть.

Мы видим в этой книге живого Островского, окруженного живыми, любящими его людьми. На ее страницах ни разу не говорится об одиночестве. То, что рассказала Р. Островская о его многочисленных «добровольных секретарях», вызывает к этим людям чувства большой симпатии и благодарности: их деятельное участие, их гражданственная заинтересованность в его судьбе сыграли серьезную роль в рождении романа, который сегодня читают миллионы.

Урок этой жизни в том, что человека, одушевленного высшими целями, ничто не может победить.

«Нет радостнее вещи, как побеждать страдания», — утверждал Островский (беседа с корреспондентом «Комсомольской правды»). Эта радость, составляющая смысл его судьбы, говорит о беспредельности духовных сил человека.

Из жизни Иоганна Себастьяна Баха

О жизни И.-С. Баха пишут обычно, что была она бедна внешними событиями при обилии внутренних, духовных. И в самом деле, в «остросюжетном» XVIII веке он не воевал, не странствовал, не участвовал в заговорах или дуэлях, не испытывал большую неразделенную любовь, не рисковал жизнью ради любимого дела или любимого человека…

Большая часть его жизни мирно текла в двух городах — Веймаре и Лейпциге, где он играл на органе, сочинял музыку. В истории его жизни может удивить — современного читателя — лишь то, что было у него двадцать детей: одиннадцать сыновей и девять дочерей. Но в его веке это не было чем-то неслыханным.

Но когда читаешь написанную почти двести лет назад Иоганном Николаусом Форкелем — первым биографом великого композитора книжку о жизни и искусстве Баха, понимаешь, насколько условно, неточно деление человеческой жизни на события «внешние» и «внутренние», понимаешь, что возможны остросюжетные жизни, лишенные духовного богатства, но не может быть духовно богатой человеческой жизни, лишенной увлекательного сюжета.

Надо уметь увидеть этот сюжет, понять.

Вот мальчик Бах похищает ночью из шкафа с незастекленными решетчатыми дверцами (сквозь тесную решетку только детская рука и могла углубиться внутрь) нотную тетрадь, которую скрывали от него старшие в семье, полагая, что она чересчур для мальчика трудна. (Как скрывали от маленького Паскаля книги по высшей математике.)

Вытащив из шкафа эту тетрадь, он переписывает ее ночами, когда на небе луна, в течение нескольких месяцев. (Не от этого ли и ослеп он в конце жизни?)

Вот, восемнадцатилетний, он идет пешком в неближний город, чтобы там в церкви услышать игру известного органиста. А вот и… дуэль!

Когда Баху было уже тридцать два года, по немецким городам совершал триумфальную поездку французский клавесинист и органист Маршан, будто бы не имевший равных себе в Европе. И вот, чтобы доставить удовольствие королю и избранной публике, концертмейстер дрезденского двора Волюмье задумал устроить поединок между Маршаном и Бахом, ведь, сопоставив их игру, можно будет определить, чье же искусство выше. Баху послали депешу, он выехал из Веймара в Дрезден и там направил Маршану официальный вызов на музыкальное состязание, Маршан согласился. Было назначено место и время поединка.

Собралось большое общество. Бах явился, не опоздав ни на минуту. Но где же Маршан? Его долго ждут, потом посылают к нему домой узнать, не заболел ли он, и узнают: уехал утром на рассвете, тайно.