«Золотое руно» - [47]

- Каждому хорошо бы научиться! - искренне попросила она.

Захар Ильич, без сомнения, читал мысли: беглый взгляд на ее выразительное лицо, колебание между скромностью и согласием, теплый, раскатистый смех и вот, лучась бархатом своих глаз, он сказал:

- Представьте, когда-то и я был не у дел. - Он отпил хороший глоток, по привычке обсосал усы. - Мне было двадцать лет. Я хотел быть известным и богатым, но ничего в жизни не знал. Нигде не был. Ничего не умел. Один, грустно. Я был бедный, но порядочный. А что, батя! - вдруг оборвал он себя, приблизил лицо к священнику и закричал: - В Таиланд, а, батя, на слонах?! Фотки пышные, девочки дешевые! Гульнем?!

- Вы уж предлагали, Захар Ильич! - несчастным голосом воскликнул священник, не глядя на пунцовую жену и Сашу. Пихалков обрадовался, увидев общее смущение. Хотя на секунду Саше показалось, что хозяева знают и едва ли обижаются на его слова. Захар Ильич вдруг остепенился, назвал все глупой шуткой. Наташина рука в перетяжках, как у толстенького ангела, дрогнула, когда он надолго задержал ее в роскоши своих усов. Повторяя движения гостя, над столом волновался запах одеколона.

- Интуиция подсказала мне, что я должен стать геологом. Я увлекся. Защитился. А потом, как в волшебной сказке: могучий покровитель, и я - начальник геологического объединения. Весь отдел писал мне докторскую.

Он что-то не договаривал. Саша хотел спросить, но было ясно, что спрашивать надо слишком много, и он застеснялся.

- В это время, - продолжал сибаритствующий голос, - начались блаженной памяти общечеловеческие ценности рынка. В ...году за меня пили, как за губернатора Богатого Края. У меня было все: шахты и рудники, лес, рыба и... чего у меня только не было! В мой Край приехал Самый Главный Человек, на банкете я сказал ему шутку: "Россия - баба, и ей нужен мужик!" - Пихалков раскинулся неторопливо, с изумительной ленью. Саша не мог оторвать глаз: он никогда не видел настоящих русских бар. Он не знал, что они бывают такими. Как не представлял, что бывают такие разговоры.

- Главный улыбнулся, и вот - я крупная шишка в Москве! - не в силах сдержать восторг, закричал Пихалков и треснул обалдевшего Сашу по спине. - Я стал богат! Как быстро, как сладко! А вы знаете, что это такое? - куражась, он заглянул ему в глаза. - Это столько денег - откроешь один глаз и видишь: хватит на внуков и правнуков! А откроешь оба глаза - тут откроется полная картина! - он бурно рассмеялся, но хозяева не вторили, они старались представить такие масштабы и не могли.

Внезапно священник сказал с упорством, совсем не на том языке, на котором он говорил с Сашей:

- Как нам традиции поддерживать, православие сохранять? Только через церковь - заступницу. Но не устроена она у нас, матушка, имеет неблагоприятный вид, - докончил он речь почему-то с жестким акцентом, и, совершенно не смущаясь, посмотрел на Пихалкова.

Тот перегнулся через стол и проникновенно спросил:

- Запустили дело?

- Мало к нам ходят, еще меньше на обустройство дают! - вдохновенно воскликнула Наташа. - На что же побелку сделать?

В этом момент из сада вбежала батюшкина собака, взглянула на Пихалкова и поползла на животе под стол, подвывая и не сводя с него перепуганных глаз. Все засмеялись. Захар Ильич оглядел, не торопясь, незамысловатое лицо Натальи и просторное, открытое, но такое, что ни за что не угадаешь, что в нем скрывается, - священника, поднял свой дипломат на колени - глаза его под тяжелыми веками подернулись поволокой. Насладившись минутой и добавив к ней еще несколько самых сладких секунд, он щелкнул замочками и крышка откинулась - чемоданчик был заполнен крепкими пачками.

Батюшка обошел стол и остался стоять с разинутым ртом, так же, как все вокруг.

- Сколько вам из кошелька, отец святой? Шесть, семь?! - Пихалков выкидывал пачки в полном восторге. - Бери и десять - твое счастье! Всем нос утрем - знай, помни русского барина!

Что тут сделалось, не опишешь в словах! Нежданная радость, благодарность, слезы умиления! Кто-то восторгался, кто-то отнекивался, разводя руками, - добрая, счастливая минута посетила сей приют. Долго длился переполох. Потом опомнились, несли что-то вдогонку на стол, но уже лишнее. Пробки полетели с удвоенной силой. Размягшие, одурманенные искренней дружбой, говорили друг другу тосты, полные сердечности горячие слова. Поставили русские песни, до них Захар Ильич был большой охотник. Не раз и не два, легко и красиво бархатные глаза его сверкали полными слезами.

- Как-то утром, - он повис на Сашиной шее, - в день третий месяца мая встало у меня в горле комом. И понял я, что страдаю по родине великой... - Теплые слезы залили Сашину грудь. - Верни мне отчизну, буржуазный друг!

- Поезжайте назад, - тот пытался усадить зареванного барина к столу, подумывая, не вытереть ли ему салфеткой слезы, но постеснялся.

- Меня выгнали с Олимпа! - закричал Пихалков почти грозно, отчего Наташа струсила, и в ее блеклых глазах изобразился испуг. Пихалков стукнул кулаком по столу, сильно напрягшись душою, - его полные, тщательно убранные усы разъехались, уподобившись метелке батюшкиной бороды. Наташа захлопотала над ним, батюшка взбрыкивал в сильных чувствах, - каждый, как умел, выразил свое понимание. Захар Ильич прискорбный, с затуманенным взором, бегло опрокинул в себя рюмочку водки и меланхолично произнес: