«Золотое руно» - [43]

Ухоженная гостиная пахла съестным. Овальная арка отделяла ее от кухни, где совершались магия и ритуалы. Оттуда выглянуло сосредоточенное лицо разгоряченной стряпухи, она назвалась Наташей, проговорила несколько слов, сильно двигая влажными губами, кажется, машинально: ей очевидно не терпелось скрыться в глубинах храма. Саша поклонился, улыбаясь слегка дольше, чем надо, и чуть-чуть слаще, чем надо, едва ли не заискивающе, как бывает с проголодавшимися мужчинами. Она уже исчезла, а он еще смотрел в проем двери с легкой, потерянной улыбкой.

Кажется, священник понимал все тонко, потому что скрывшись в арке, он вскоре появился оттуда с подносом, уставленным симпатичными мисочками. Наполнены они были удивительными вещами: соленые грибки, селедка в сметанном соусе и мелкие огурцы, обсыпанные какой-то травкой.

- Свои, бочковые! - радостно воскликнул он, понимая, что произвел сильный эффект. Саша закрутил головой в поисках бочки, но батюшка понял его по-своему. Еще нырнув туда, где вкусно пахло, он вернулся, обнимая мощной лапищей бутылку ледяной водки. Саша внутренне ахнул.

Отец Михаил совсем не походил на священников, которых тот встречал в других православных приходах. Священнослужители в очках модного фасона как две капли воды походили на обитателей деловых контор Великого Города - казалось, они ненадолго выпрыгнули из гладких пиджаков и отутюженных брючек. Каменные, массивные храмы, в которых они служили, походили на пластмассовые коробочки, раскрашенные на один раз. Словно вымытые чистящим средством стены и яркие пластиковые иконостасы - все в них было невсамделишнее. И даже ступени не были ступенями в храм... Службы шли то рано, то поздно, по удобному для священника расписанию, так что не было возможности угадать, когда надо ехать. Многие бросали попытки. Велись службы как попало, скомканно, без благообразия и сосредоточенности. Хор слабо знал слова и, кажется, еще хуже понимал их смысл. Во время службы по храму ходили и смеялись дети. К ним присоединялись взрослые немедля после исчезновения батюшки, и храм превращался в клуб любезностей, причем паства, в основном, болтала не по-русски; чувство правдоподобия говорило Саше, что в этих храмах творится что-то неладное.

Священник, сидевший напротив него, был другой. Они выпили по рюмке, закусили бочковыми огурцами. Еще по одной. И под голос кукушки в часах хозяйка внесла темно-синий увесистый горшок, наполненный бордовым пылающим борщом. Саша любил этот суп даже в исполнении мамы, которая умела класть в него только капусту. Он даже вспомнить не мог, когда ел его в последний раз. Теперешний борщ - живое воплощение изобилия: роскоши запахов, цвета и сладости вкуса наполнил его душу почти благоговейной радостью. Нет ничего удивительного, что между первым и вторым блюдом он решил с благодарностью рассказать батюшке всё.

Глаза священника увлажнились, а лоб вспотел. Жесткая метелка бороды стала мягкой, податливой и хорошо уложилась в ласкающую ее руку. Толстое и мягкое лицо его почти совсем сравнялось в цвете с борщом; это сходство показалось Саше особенно теплым и располагающим.

Надо было начинать о маме, но он тянул время, не мог подобрать слова, вообще правильно начать, и священник уже что-то понимал и терпеливо улыбался, а от этого становилось еще труднее. Саша с досады на себя что-то промычал и задал вопрос не о маме, а велик ли приход.

- Мал совсем. Вот мечеть по соседству - те богачи, хоть и поганые, прости, Господи! - священник перекрестился.

Саша осторожно спросил, давно ли тот в приходе.

- Пять лет, - ответствовал батюшка. - Я ведь только что вернулся, у краснокожих был полгода.

Вот этого он не знал! И сразу отложил свой вопрос, дав себе время собраться с силами.

- Мало мы, мессионеры, сделали... - заметил батюшка. - У индейцев на предмет веры такая солянка. Они думают, что у белых правильный Бог, потому что белых лучше кормят. Но ведь Бог не платит за шоколад! А белые им говорят, что, веря в правильного Бога, ты получишь много шоколада.

- Значит, белые лгут?

Священник крякнул, оглядел стол, повернулся что-то спросить у жены, но сказал Саше:

- Тут целая диалектика. Я всегда относился к ним хорошо, но откуда эти заумности у костра?

- Как же человеку жить сразу в старом и новом? - заметил Саша. - Особенно если мало сердечной веры, а только университетское образование...

- Это вы о себе сказали? - задумчиво спросил батюшка и протянул руку к холодной бутылке. Саша словно язык проглотил. Отец Михаил налил по рюмке, и в этот момент хозяйка внесла блюдо с пахучими куренками. Хозяин взял широкий нож и захлопотал над ними, умело разделывая благоухающие тушки. Саша посидел, рассеянно наблюдая за трудами над столом, взял свою рюмку и машинально выпил ее, не дожидаясь хозяина.

- У меня детство было совсем другое, - сказал он неожиданно, и у него заколотилось сердце: они слишком прямо выехали к тому, ради чего он сюда пришел. Поговорить о нем можно и попозже, пролетела мысль, но он почувствовал, что если начинать, то надо сейчас.

- Я вам сказать хочу, - произнес он, перекладывая слева направо и в обратном порядке ножи и вилки на столе. - Интересно ли вам?