Золотое колечко на границе тьмы - [28]

Если такие сцены встречались в книжках, я теперь просто перелистывал страницы, не читая. Если видел подобное в кино, зажмуривался и сжимал зубы. Потому что один раз чуть не потерял сознание. Шел тогда трофейный фильм "Собор Парижской Богоматери" и в нем урода-звонаря били плетью по голому громадному горбу. У меня закружилась голова, и я повалился на плечо сидевшего рядом Лешки Шалимова, который перепугался.

Но это было позже. А в тот день жуткое событие продолжало давить меня. Словно не меня хотели отхлестать, а сам я совершил что-то преступное. Особенно плохо, что тяжесть была тайная. Если бы с кем-то поделиться, облегчить душу! Это было бы все равно, что вскрыть нарыв. Но кому скажешь про т а к о е?

Когда я пришел домой, мама спросила мимоходом:

– Где тебя носило? Почему надутый?

– Подрался, – буркнул я.

– С рыжим Толькой, небось?

– Не… Ты не знаешь…

– Больно?

– Ага, – вздохнул я, надеясь этим признанием заработать хоть какое-то сочувствие и облегчение.

– Пройдет, – сказала мама.

Ей было не до меня. Леська ревел, просил соску, а потом выплевывал. Вредничал.

– Уроки делай…

Я, стараясь все забыть, решил задачку и примеры. И сказал, что прогуляюсь. Снова хотел пойти в лог, в убежище своей скорби. И за воротами увидел Володьку – он шел из школы.

Володька сразу спросил:

– Что случилось? Что-то плохое, да?

И я не выдержал. Никому другому не признался бы, а Володьке рассказал про все. Мало того! Рассказал так, словно старуха всё у с п е л а. Словно я всё испытал до конца.

Зачем я это сочинил? Двигала тут мною сложная смесь причин. Хотелось, чтобы Володькино сочувствие было как можно более полным. И мне даже казалось, что я не вру. Опять стало чудиться, что это произошло по правде. Ведь и в самом деле могло произойти. И почти случилось уже… Только счастливая случайность спасла.

Теперь появилось даже смутное опасливое чувство, что удрав от старухи, я нарушил какую-то логику событий, дерзко воспротивился тому, что назначено было судьбою. И что сопротивление это обернется для меня худшей бедой. Чтобы обмануть такую беду, я теперь и старался убедить себя, Володьку (и все тайные силы), что старухину кару вынес до конца. Говорил со стыдливым сопеньем и натурально намокшими глазами. Потом, воровато оглянувшись, засучил короткую штанину и показал длинную припухшую царапину, которую заработал в логу среди колючек. Она была похожа на след старухиной хворостины.

– Вот ведь какая подлюка! – выдохнул Володька. Потом глянул мне в лицо. В серых потемневших глазах его была настоящая боль. М о я боль. Он спросил негромко:

– Плакал?

Я начал таять от его ласкового понимания. И чтобы не заплакать опять, отозвался хмуро:

– Орал во всю мочь… Разве удержишься, когда такая резь…

– Известное дело, – все тем же тоном отозвался Володька. – Пробовал…

– Ты?!

– В прошлом году. Я в деревне был у тети Лизы, у другой моей тетки, и меня большие ребята позвали на пруд купаться. Я и ушел без спросу. А она меня искала. Наконец увидела, схватила… И прямо там, на берегу… Ольховой вицей… Я всех гусей распугал, так верещал…

Уже много после мне пришло в голову: может, Володька придумал эту историю, чтобы утешить меня – не ты, мол, один испытал такое… А в тот момент я почувствовал огромное облегчение. Потому что оба мы были на равных – товарищи по несчастью. О том, что мое несчастье – больше чем на половину выдуманное, я в тот момент забыл уже. И радовался, что не надо мне съеживаться, прятать от Володьки глаза.

А он сказал озабоченно:

– Пойдем ко мне, обдумаем все. —

– Что?

– Что делать с ведьмой. Тете Лизе я отомстить не мог, родная потому что. А старухе-то отплатить надо обязательно! Какое она имела право?

Эта мысль – такая здравая и энергичная – окончательно взбодрила меня.

Какой же он все-таки молодец, Володька! Любое его рассуждение, любое решение – всегда в самую точку.

9

Месть мы придумали грозную – вполне по масштабам старухиного злодеяния.

В своем дровянике Володька выбрал березовое полено – такое же, какие лежали и в старухином дворе, в штабеле у забора. Аккуратно снял кору. Стамеской вырубил в полене глубокую и длинную выемку. И стало полено оболочкой для снаряда.

О начинке позаботился я.

Отчим не раз баловал меня маленькими «взрывчатыми» подарками. То десяток капсюлей для охотничьих патронов, то щепотка пороха – такая, что всерьез обжечься нельзя, а устроить небольшой фейерверк – вполне. Мама боялась за меня и ругала отчима, но он говорил, что мальчик должен расти мужчиной. А мужчины должны уметь обращаться с порохом с детства.

Фейерверки я устраивал то с Лилькой и Галкой, то с Володькой, то с приятелями на улице Герцена. Но тратил не весь порох, кое-что сохранял впрок. И прятал этот запас в тайнике за сараем под врытой в землю колодой.

В те дни Артур Сергеевич готовился к осеннему охотничьему сезону, набивал патроны. Я ему помогал: из старого валенка вырубал специальной сечкой пыжи. А за эту работу выторговывал все новые порции "огненного зелья": черного – дымного и серого – бездымного. Их смесь – я знал это – давала ха-ароший эффект…

А дальше я совершил просто вероломный поступок. Отчим не запирал свои охотничьи припасы, и я, оставшись один, отсыпал порядочные порции из двух коробок.