Золотое кольцо всадника - [75]

— Я знаю тебя уже много лет, — проговорил он. — И потому сначала подумал, что тебя подослал ко мне император, желающий проверить, не изменились ли мои политические пристрастия. Из всех своих друзей Нерон мог выбрать именно тебя, потому что ты, Минуций, прекрасно подходишь для роли осведомителя. Но, по-видимому, ты и впрямь кое во что посвящен, раз сумел назвать мне столько имен; в ином случае многие головы бы уже полетели. Я не спрашиваю тебя, какими мотивами ты руководствуешься, я только прошу ответить: кто уполномочил тебя на эту беседу со мной?

Я ответил, что приехал сюда по собственному почину, так как считаю его благороднейшим человеком, который сумеет спасти Рим, если станет императором вместо тирана Нерона. Я также добавил, что в силах обеспечить ему широкую поддержку среди заговорщиков, если, конечно, он согласится принять мое предложение. Сенека немного успокоился.

— Не думай, что ты первый обратился ко мне с такой просьбой, — проговорил он. — Совсем недавно у меня здесь был Антоний Натал, один из ближайших соратников Пизона. Он приехал, чтобы справиться о моем здоровье и заодно узнать, отчего я так решительно отказываюсь встретиться с Пизоном и открыто поддерживать его. Но мне попросту не хочется действовать заодно с таким человеком, как тот Пизон. Он принадлежит к среднему сословию, а значит, отличается или лживостью, или нескромностью или еще каким-нибудь пороком. Я сказал Наталу, что считаю неблагоразумным общаться с людьми не своего круга, потому что, если положение изменится, я буду зависеть от их умения молчать, а это совершенно недопустимо. Я очень надеюсь, что заговор не раскроют, но боги могут быть немилостивы к нам, и тогда единственного визита Пизона в мой дом окажется достаточно для того, чтобы казнить меня.

Помолчав, Сенека задумчиво продолжил: — На сегодняшний день убийство Нерона — дело уже решенное. Заговорщики намереваются лишить императора жизни на вилле Пизона в Байях. Нерон часто бывает там, чтобы искупаться и развлечься. Однако сам Пизон лицемерно противится этому, заявляя, что не может нарушать святые законы гостеприимства. Экая чистоплотность! Можно подумать, будто он и впрямь чтит богов и их законы. Впрочем, кое в чем он прав. Насильственная смерть Нерона наверняка вызовет отвращение во многих кругах. Например, Луций Силан[46] заранее отказался одобрить такое ужасное преступление, как убийство императора. И еще. Пизон не хочет выступать вместе с консулом Аттикой Вестиной, потому что последний, будучи человеком очень и очень энергичным, скорее всего попытается восстановить республику. После гибели Нерона у него как у консула будут огромные возможности захватить власть.

Я понял, что Сенека осведомлен о планах Пизона и его сторонников куда лучше, чем я, и что он, опытный государственный деятель, уже давно тщательно взвесил все шансы заговорщиков. Поэтому я принес ему свои извинения за то, что нарушил его покой, объяснил, что поступил так из лучших побуждений, и заверил старика, что ему ни в коем случае не следует меня опасаться. Сейчас я направляюсь в Пренесте и не вижу ничего странного в том, что по дороге я решил навестить моего доброго учителя.

Мне показалось, будто Сенеке не понравилось, что я назвал его своим добрым учителем, однако он промолчал и даже взглянул на меня с сочувствием.

— Послушай, Минуций, — проговорил старик. — Не обижайся, но я хочу сказать тебе кое-что. То же, что сказал некогда Нерону, желая поучить его мудрости. В течение какого-то времени любой человек может скрывать черты своего характера, нося маску притворства и смирения. Но рано или поздно все раскрывается, и с волка спадает белоснежная овечья шкура. У Нерона в жилах течет волчья кровь, однако он актер, и хороший актер, и он умеет обманывать приближенных и завораживать толпу. Ты тоже похож на него, Минуций, но ты куда более трусливый волк, чем Нерон.

Я не знал, радоваться мне этому или обижаться, и предпочел спросить у старика, верит ли он, что Антония также вовлечена в заговор и поддерживает Пизона.

Сенека предостерегающе покачал своей взлохмаченной головой.

— На твоем месте, — сказал он, — я никогда и ни в чем не стал бы доверять Антонии. Одно ее имя наводит на людей страх. Среди ее предков были мужчины и женщины из двух древних кровожадных семейств. Я знаю такие поразительные истории из времен ее юности, что даже не осмеливаюсь рассказывать их. Пойми, я просто предупреждаю тебя. Во имя всех богов, не допусти, чтобы она присоединилась к заговорщикам! Если ты можешь помешать ей, но не сделаешь этого, то я буду считать тебя сумасшедшим. Она еще больше, чем Агриппина, стремится к власти; и кстати, покойная мать императора была не такой уж плохой женщиной.

Предостережение Сенеки потрясло меня до глубины души, но я не подал виду. Я был ослеплен любовью и подумал, будто он сказал все это из зависти. Раньше Сенека был государственным деятелем, но его отправили в отставку, так что неудивительно, что он злобствует. Да и как философ он тоже добился не слишком впечатляющих успехов: учеников у него было не очень много, и за ним никогда не ходили толпы приверженцев, внимавших каждому его слову. Конечно, он замечательно говорил о притворстве, но и сам умел при случае казаться не тем, кем был в действительности.