Золото Российской Федерации - [3]

Оставив устройство постоя для эскадрона на младших командиров, а лично для себя с комиссаром – на Шепотинника, Рыжов подхватил двух справных солдат, Мякилева и Супруна, и отправился с комиссаром на станцию. Как разговаривать с людьми, когда требуешь овса, довольствия для людей или чистой воды, это он знал, пришлось научиться. А вот задавать людям вопросы, чтобы они рассказали, какая у них тут произошла авария литерного поезда месяца четыре назад, он не умел. Для этого ему и нужен был комиссар, пусть даже бледный и усталый до последней крайности.

Начальника станции они нашли в его комнатухе, представились, да он и сам, как оказалось, уже знал, кто они такие. Пришел к нему телеграф из Омской губчека несколько дней назад, так что представление было недолгим. Но вот о литерномм поездом он ничего не знал. Даже не догадывался, кого об этом спрашивать, потому что сам начальник прибыл в Татарск лишь пару месяцев назад, уже после того, как беляки отступили.

Пришлось Рыжову с Табуновым выискивать какого-то старшего кондуктора, который считался тут старожилом. Кондуктор этот, еще в старорежимной теплой куртке под изрядно грязным тулупом, оказался неразговорчивым, даже злым мужиком, с окладистой бородой, которая мешала понимать его правильно. Или речь кондуктора была не совсем внятной, или он так дурачком прикидывался. И все же Табунов настоял. Отправился в местный комитет, пропадал там часа два, а когда вернулся, стало известно, что теперь-то местные будут разговорчивей.

Передохнули, впервые за две ночи выспавшись почти всласть, следующим утром снова вчетвером отправились на станцию. Правда, когда второй раз шли к путейным зданиям, Табунов стал расспрашивать Рыжова:

– Ты что же, командир, решил с собой этих двоих всюду таскать?

– Они не помеха, да и мало ли что? У нас такого в заводе нет, чтобы в одиночку расхаживать.

– Но я же предупреждал тебя… о сложности задания, – настаивал Табунов.

– Так что же мне им глаза завязывать, что ли? – Рыжов улыбнулся, но не очень широко. – А совсем без людей ничего сделать невозможно, вот и приходится… выбирать, кто понадежнее.

Табунов осмотрел станцию, на которой было довольно много народу, по сибирским меркам. И пришлые какие-то шастали, и солдат было немало. Бабы квохтали над узлами, беженцы, кто от Красной Армии пробовал уходить, возвращались домой, кто до Омска, а кто и дальше надеялся на поезд подсесть. Как всегда у станций, немного в стороне, образовался рынок. Кто-то выменивал еду, какие-то мужики из деревень пробовали за свою картошку разжиться мануфактурой… Менять-то власть уже разрешила, гоняли этих торгашей, конечно, но в целом, не очень и цеплялись. Сибирь все же тут, народ зажиточный, а где достаток – там и мена.

– Эх-ма, разжиться бы настоящим табачком, а то самосад этот… – бурчал Супрун, когда они топали к станции.

– Лучше бы отрез на портянки найти, – заспорил с ним Мякилев. – У меня ноги сопрели за зиму, без новых портянок, почитай, с лета хожу.

– На то и армия, чтобы крепиться, – рыкнул на них Рыжов, но и сам подумал, с лета в одних портянках – не дело.

– А ты бы, – посоветовал Мякилеву Супрун, – салом у наших в обозе разжился и обменял. Тут вон сколько проезжих да голодных, вмиг обменяют, хоть от настоящей байки два куска отрежут.

– Скажешь – сала… У нас конины и той уже мало.

– А хоть бы и конины, – заметил Супрун.

– Но-но, – прикрикнул Табунов, – вы же бойцы Красной Армии, а торговать затеяли?

– Так ведь ноги-то не спрашивают, в какой они армии, – отозвался Мякилев. – Им портянки нужны, у них сознательность слабая.

– Это у вас, товарищ боец, сознательность… – начал было Табунов.

Но его перебил Рыжов, с заметной мечтательностью в голосе протянувший:

– Портянки из байки, это хорошо. Это просто здорово.

Не хотелось ему, чтобы новый комиссар слишком уж наседал на двух таких бойцов, как эти.

Потом выяснилось, что бородатый в старорежимной куртке куда-то удрал за ночь, и даже тулуп на себе, принадлежащий как бы всем станционным разом, прихватил. Начальник по этому поводу даже матерился, пока его Табунов не приостановил, резко и властно.

– Ты бы, начальник станции, – Рыжов отметил про себя, что на этот раз обошлось без «товарища», – не ругался грязным словом, а делом занялся. Поди, знаешь, какое у нас дело?

Начальник посидел тихо, потом почти спокойно высказался:

– Все одно, если я этого гада, мародера окаянного, достану…

– Достанешь, тогда и займешься, – Рыжов решил внести свой вклад в разговор. – А сейчас думай вот о чем, с кем нам о том поезде теперь разговаривать?

– Теперь… С Желудем, – решил начальник. Куда-то сбегал и скоро вернулся с каким-то мужичком. – Это Желудев, – доложил он с гордостью, – он на антресольке с телеграфным аппаратом сидит. Тоже здесь был тогда. Что можешь сказать начальству о литерном, который с рельс сошел в декабре?

Желудев этот был простужен, глаза у него слезили. К тому же, нос его опух не только от болезни, но и пробился жилками, выдававшими изрядную любовь к горячительному. Он постоял перед начальством, чуть покачиваясь, и стал вдруг говорить сильным, уверенным, басовитым голосом, от которого и в церкви не отказались бы.