Золото Монтесумы - [103]
Позднее я узнала, что это был святой Гелиодор, близкий друг святого Иеронима, бывшего когда-то епископом Алтино и святым покровителем Торчелло.
Но в тот момент меня не интересовало, кто этот святой. Я видела только шесть апостолов справа и шесть — слева. Следовательно, он был тринадцатым.
В представлении христиан Иуда был тринадцатым из приглашенных на Тайную вечерю, равно как и в гадальных картах Таро Софии (карта с этой цифрой предсказала ее смерть), и именно тринадцатый человек является основной фигурой — он проклят.
— Вот он, наш Неудачник, — указала я.
За окном в который раз ослепительно сверкнула молния. Пока остальные испуганно восклицали, я передана свой фонарик Эрику и медленно приблизилась к апсиде и к креслу епископа. Поднявшись по стертым ступеням, я встала на него и оказалась лицом к лицу с поблескивающим портретом святого Гелиодора.
«Нажми на Неудачника в соборе Санта-Мария-Ассунта».
Я осторожно приложила руки к панно. Мозаика была очень тонкой и искусной работы и производила впечатление сравнительно недавней, но я не позволила этой мысли отвлечь себя, а бережно надавила на панно, чтобы не повредить фон из золотистых кусочков. Потом нажала сильнее.
Панно слегка ушло в стену, за которой послышался громкий металлический скрежет и стук.
Мои родные и Марко не могли стоять на месте от возбуждения, а я взглянула вниз, себе под ноги.
— Здесь, внизу! Посветите вниз! — закричала я.
Пять лучей света упали на пол и соединились в одном ярком пятне.
В полукруглом каменном полу под креслом епископа открылся люк в черную преисподнюю подвала.
Глава 49
Снаружи разразилась настоящая буря. Ветер то жалобно стонал, то злобно завывал, окна поминутно освещались слепящей молнией. От этих попеременных вспышек света казалось, что сияющие золотом фигуры апостолов вздрагивают, кружатся в бешеной пляске. Всполохи ослепительного света реяли над моим отцом, двигавшимся судорожными рывками, как в немом кино, привязывая альпинистский канат к ограде алтаря и опуская его конец в зияющую бездну подвала.
Мы стояли вокруг пролома в полу, направляя в его бездонную утробу свет, который терялся в темноте. Я видела поблескивание золота, искры серебра. Слышала быстрый бег, какое-то шуршание.
Как будто подчиняясь внутренней потребности, мы обменялись взглядами. Освещенные снизу лица моих родственников и Марко казались искаженными и страшными, испещренными перемежающимися черными и золотыми полосами, с невероятно прекрасными чертами. Но никто из нас не промолвил и слова, пока я не засунула фонарик за пояс и не схватилась за свободный конец каната.
— Нет, нет, остановись!
— Я пойду первой!
— Господи, Лола, не валяй дурака!
— Мы должны посмотреть, что там находится, пока кто-нибудь…
Я стала спускаться вниз.
Спуск оказался гораздо более долгим, чем я ожидала. По мере того как я, перебирая руками толстую веревку, продвигалась вниз, становилось все темнее. Я старалась не смотреть в уходящую вниз черноту, предпочитая посматривать наверх, где скрещивались лучи фонариков и мелькал дрожащий блеск молний. До меня доносились голоса, дающие мне советы.
Наконец я коснулась дна, мягкой наносной почвы.
Я включила фонарик.
В церковной крипте находились остатки имущества Антонио Медичи. Затхлый сырой воздух позволил сохраниться лишь небольшой части его знаменитой коллекции.
Пол застилали изъеденные крысами клочки арабских ковров, сплетенных из синих и золотых нитей, их яркие краски скрадывал толстый слой пыли. Справа от меня стоял шаткий стул, когда-то обтянутый бархатом, на котором висели обрывки ярко-зеленой ткани, расшитой золотистыми снежинками или цветами, — скорее всего это были остатки роскошного наряда, носимого когда-то Антонио. «Вышитый камзол, что на его двойнике в гоццолевском “Шествии магов”» — как писала София в своем дневнике. Я повернулась налево и увидела древнее ложе, чье чрево кишело крысами. Они бросились врассыпную в затянутые паутиной углы, у которых стояли полусгнившие деревянные статуи с толстыми злыми лицами и обвислыми грудями. Это были боги изобилия, подобные тем, что я видела в Мали и в Ботсване. На стенах, отделанных панелями красного дерева, висела изъеденная плесенью картина Рафаэля «Мадонна» и еще одна, при ближайшем рассмотрении кисти Боттичелли, изображавшая женщину в объятиях возлюбленного. Большая часть этих полотен превратилась в покрытый паутиной прах, как и книги. Ах, эти книги, бесценные книги, которые Антонио забирал с собой, в спешке покидая то Флоренцию, то Сиену, то Рим! Среди сгнивших и обгрызенных крысами фолиантов в переплетах из телячьей кожи могли быть легендарные «Пророчества Сафо» или «Священное повествование о Башебе», но теперь плесень затянула их своим серым покровом, и они свернулись в комок, как погибший зародыш.
В этом сказочном убежище только один предмет избежал губительного влияния времени.
Как только участники нашей экспедиции один за другим соскользнули вниз, я направила свет на необычный предмет в центре подвала: массивный железный сундук. По высоте он был вполовину моего роста, а шириной — в три фута. Искусный мастер покрыл всю его поверхность замысловатыми исламскими письменами, придав обычному металлу качества настоящего шедевра. Но на крышке сундука мы обнаружили странную пластину с семью рядами медных кнопок, каждая из которых была помечена готической буквой.
