Золото красных - [46]

Помолчали. Подполковник вновь предался чайной церемонии, подобрев на глазах:

- Вот что я вам скажу. Ребров... милый вы мой человек. Откуда эти бумаги? Начали копать... а почему? Вы дали повод - не отдаете важные документы, где-то припрятали, как ребенок, в самом деле... и мы вроде школяров, играем с вами в кошки-мышки... Верните документы, и дело с концом. Не отдадите... дальше копать станем - это ж машина! - и накопаем, не сомневайтесь. - Вздохнул и совсем по-родственному, по-отечески заключил. - Вам это нужно? Мне - нет!

Нажал кнопку. Вошел охранник. Ребров встал, готовясь покинуть кабинет. Следователь посмотрел на охранника, вдруг припомнил важное:

- Свободен... - и Реброву, - еще поговорим, садитесь.

Грубинский полистал толстый журнал, пересыпал чай из двух пачек в коробочку "Липтона", пояснил:

- Подмешиваю, чтоб продлить удовольствие...

- Разрешите... - начал Ребров, подполковник кивнул. - Скажите, у вас, наверное, целый отдел есть... печатает поддельные письма, фальшивые заключения, ставит любые подписи?

Подполковник с любопытством, как на заговорившее насекомое, глянул на Реброва. Тот ожидал гневного окрика, хамского окорота, но... ошибся, спокойно и даже проникновенно подполковник поведал:

- Конечно, есть. А вы как хотели? - И засмеялся, заваривая любезную чайную смесь.

Отодвинул стакан, посмотрел на Реброва долгим, недобрым взглядом, и последственный вмиг понял, что начинается второе действие, самое насыщенное и драматическое.

Грубинский даже внешне изменился: подобрался, затвердели желваки, засверкали глаза - помолодел, одним словом. - Ребров, имя вашего настоящего отца вам неинтересно. Предположим... Бумаги, что у меня на столе, вы не подписывали. Предположим... но есть обстоятельство, вернее человек, который вас непременно заинтересует... Кто?

Ребров вжался в спинку стула, ожидая ответа, он давно боялся этого мига и... худшее пришло, буднично, обыкновенно... сейчас уста подполковника, моловшие успокаивающую, обволакивающую чепуху произнесут нечто... и Ребров прекратит сопротивление.

- Кто? - Выкрикнул Ребров.

- Мы переведем от вас безобидного Сеньку и подселим двухметрового громилу с лапищами, ломающими бревна как спички.

- Я побоев не боюсь. - Усталость накатила на Реброва, худшее миновало и... подследственный себя выдал.

Грубинский легко вскочил, крутился рядом с Ребровым, заглядывая в глаза:

- А вы вроде рады? Определенно рады! Облегчение в глазах... дотронулся до предплечья - мышцы расслабились... действительно, кто боится побоев?.. не до смерти же... мы не допустим... Я в курсе, как вас валтузили, я даже горжусь вами... знай, мол, наших... - Грубинский крутанул свой стул вокруг ножки, оседлал, свесив по краям бедренные окорока, сложил руки на спинке стула и глухо, раздельно произнес:

- Вы ждали, что я назову другого человека... и я его назову... это ваша мать!

Ребров почувствовал легкое головокружение и рвотный позыв, схватился за горло, стараясь удержать зловонное месиво рвущееся снизу.

Грубинский, не скрывая торжества, ринулся к графину, налил воды, протянул стакан. Ребров пил долго, одна мысль свербила: если б растянуть этот стакан на всю жизнь, пить до смертного часа, лишь бы мать больше не вспоминали в том кабинете.

Подполковник нажал вызывную кнопку. Вошел охранник.

- Уведите, - скомандовал следователь. Из носика электрического чайника со свистом вырывался пар.

Марь Пална сидела в больничной палате на одного. На кровати возлежал Мастодонт, на тумбочке в вазе рдели гвоздики, принесенные секретаршей.

- Все, Маш! - Мастодонт гладил руку секретарши. - Отпели-отлюбили... я, конечно, хамло, Маш, но... ты... ты для меня не подоконник, не доносы, никогда б не вышло соединиться, врать не стану, другие времена и, что поразительно, нет красного цвета! Могли б по другому прожить, не здесь родится, не сейчас... Все другое... человеческое...

Мастодонт отвернулся к тумбочке, чтобы скрыть слезы, махнул рукой.

- Чего стесняться! Ишь приучили!.. Слезы - плохо... жалость унижает... погибать, но не сдаваться... зато кради, насилуй, убивай... убийство здесь наука... не только физическое, поджидают у колыбели - и сразу понеслась, тянуть жилы до конца дней... - Тяжело задышал.

- Устал? - всполошилась Маша, придвинулась.

- Что там у нас? - Глаза Мастодонта погасли, слезы высохли, порыв истаял.

- Ребров под следствием. На завтра вызвали меня.

- Я его предупреждал. Вот что, Маш... - Мастодонт с трудом сел, зашептал в ухо секретарю: глаза Марь Палны расширились...

Вскоре женщина поднялась, поцеловала Мастодонта. Больной посмотрел на уходящую, будто желал запомнить навсегда:

- Найти себе человека... где хочешь... хоть из-под земли.

- Где ж найдешь? - Женщина склонилась, потерлась лбом о руку Мастодонта.

- Иди, Маш, - тихо отпустил больной. - У тебя впереди жизнь... какая-никакая, а у меня... - и резко отвернулся к стене.

Дверь в палату тихо притворилась.

В камеру за Ребровым пришли, выдали его одежду. Усадили в машину и повезли в центр. По обе стороны от Реброва сидели два хмурых комсомольских упыря, гладких и накачанных.