Золото Хравна - [9]

Закончив завтрак, она надела отцову теплую куртку — темно-коричневую, лохматого сукна. Красивая куртка, прошитая по швам синей тесьмою, и из такой же тесьмы застежки, а пуговицы выточены из оленьего рога. Прежде отец всегда ходил в ней по усадьбе, но в последние годы она стала ему тесна, Вильгельмине же была велика что в длину, что в ширину. Зато, надевая ее, она будто становилась ближе к отцу.

Она подпоясалась красным кушаком и заткнула за него красные рукавички. Ее шерстяная лапландская шапочка, привезенная когда-то Стурлой с севера, также была красной и напоминала колпачок озорника ниссе — с красной кисточкой и клапанами, прикрывающими уши. Вильгельмина обула свои маленькие лохматые остроносые пьексы[31], взяла сумку с инструментами, пучок дранки и, толкнув тяжелую дверь, вышла на двор.

Воздух был свеж и чист. Солнце сияло, заливая снег слепящим светом; точно бело-золотой сверкающей глазурью покрыты были двор, и выгон, и скаты крыш. В кустах рябины перекликались воробьи и синицы. Надо будет насыпать им зерен и крошек: в такую погоду тяжело добывать корм. В усадьбе Стурлы к Полю всегда вывешивали для птиц сноп ржи или даже пшеницы. Но до Ноля еще три недели, а воробьи хотят есть уже сегодня.

Маленькие лыжи Вильгельмины застоялись под навесом. «Как приятно будет им сейчас скользить по нетронутому снегу, прокладывая вдоль забора две светлые борозды», — думала Вильгельмина, завязывая ремни.

Она побежала вперед, оглядывая изгородь на ходу. Снег поскрипывал, сумка с инструментами хлопала по бедру. Усадьба занимала почти весь остров — кроме обширного выгона, где летом пасся хуторской скот.

Вильгельмина миновала старую поварню и дровяной сарай, пробежала за амбаром и стабуром — большим, в два жилья. Внизу стабура помещалась обычная кладовая, но деревянная лестница, которую за ночь совсем завалило снегом, вела на галерею с резными перилами. Через галерею можно было попасть в верхнее жилье. Там в огромных сундуках хранились пуховые перины, одеяла, подушки, нарядные сарафаны и платья ее прабабки по отцу, Асты, и бабки — Ракели, дочери Вильхьяльма, в честь которого Вильгельмина получила свое имя. Было там и подвенечное платье Кольфинны — рыжевато-бурое, как осенняя листва, вышитое золотой нитью по подолу. В особом ларце, заботливо обернутая тканью, хранилась венчальная корона. Оддню раз показала ее Вильгельмине. Корона была бронзовая, украшенная янтарем и цветными бусинами. Позолота, покрывавшая ее зубцы и обруч, давно осыпалась. И все же Оддню благоговейно разворачивала таинственный покров, слой за слоем, а Вильгельмина ждала с замиранием сердца. Корона оказалась слишком большой и тяжелой, чтобы Вильгельмина могла представить ее на своей голове. Такая впору была бы высокой статной невесте, а Вильгельмина знала, что никогда такой не станет.

Верхним жильем стабура в усадьбе пользовались как летней спальней — там стояла большая просторная кровать. Покуда Стурла не перестроил старый дом, Вильгельмина и Оддню летними ночами всегда спали в стабуре: не так душно. А в прежние времена в стабуре стелили постель молодоженам после свадьбы; возможно, когда-нибудь постелят и ей — если, конечно, найдется для принцессы подходящий принц, из дальних ли краев или из ближних, «сын лендрмана али барона какого».

Изгородь повсюду была цела, только справа от северных ворот, что вели к выгону, прутья плетня разошлись. Едва ли кто крупнее зайца проскользнул бы в эту дыру, но порядок есть порядок. Вильгельмина высыпала на снег дранки и взяла киянку — большой деревянный молоток, с которым она ловко умела управляться. Надо было вбить несколько дранок в плетение изгороди. Закончив работу, она поднялась с колен и отряхнула юбку от снега, но тут Буски ощетинился и заворчал.

Зимнее солнце слепило глаза, Вильгельмина прикрыла их ладонью. Через выгон к усадьбе приближались двое лыжников. Надежда, зародившаяся было в сердце Вильгельмины, быстро погасла — стало ясно, что ни один из пришельцев не отец и не Торлейв.

Поначалу она не ощутила никакой тревоги. Летом путники редко заглядывали на Еловый Остров: к нему можно было только подплыть на паромной ладье, на которой отец перевозил скот, или на лодке; но зимой усадьбу навещали охотники, бродячие торговцы, странствующие музыканты, монахи-проповедники, паломники. Многие сворачивали с Дороги Конунгов, чтобы попросить воды, еды, а иногда и ночлега. Наведывались и соседи — жители ближних усадеб.

Вильгельмина ждала, глядя поверх ворот. Лыжники приближались, и один из них, тот, что шел впереди, даже помахал ей рукой. Коренастый и крепкий, он прочно стоял на лыжах. Короткий подбитый зайцем кафтан зеленого бархата поперек плотного торса перехвачен был широким охотничьим поясом с крюками для подвешивания добычи и всякой всячины. У левого бедра — меч в красных сафьяновых ножнах, на правом — широкий финский нож в футляре с серебряными бляшками. Крест-накрест пересекали фигуру охотника два ремня — один от старого ягдташа, другой от кожаного чехла, висевшего за спиной. Какая-нибудь другая девица, возможно, и не догадалась бы, что это за чехол, но Вильгельмина сразу узнала очертания самострела. В свое время Стурла научил ее метко бить в цель. Сколько мишеней они вместе расколотили в щепки тяжелыми болтами — не счесть.