Золотинка - [21]

«Наберите» было метким словом. В малую воду мальчуганы наполнили два мешка членистоногими. От «шарошки» не было спасения. Пойманные крабы угрожающе хлопали внушительными клешнями. Сергей сунул прутик в клешню краба, тот без труда перекусил.

День угасал. Солнце скатилось к западу и исчезло за сопками. Багровое сияние долго вырывалось из-за вершин, подсвечивая проплывающие облака. Рыба, крабы, икра надоели ребятам, они набрали ракушек и испекли их в углях костра.

Витька красочно повествовал о новостях побережья. В прошлую осень дядя Петя удачно поохотился на нерп и лахтаков, хорошо заработал на мясе, жире, шкурах. Зимой неплохо половили навагу и корюшку на «вентерях». Отец заказывал лошадь на конюшне рыбозавода, чтобы вывозить улов со льда на берег. Сейчас он с товарищами стоит на реке Ола и ждет подхода на нерест кеты.

— Дядя Петя на работе числится? — спросил Сережка.

— Да, по договору, он рыбак рыбозавода. Он человек вольный, принудительной дисциплины не жалует. Захотел — работает сутками, захотел — сидит дома, в потолок поплевывает.

Из-за горной гряды полуострова Кони появился краешек луны:

— Пора на боковую, — сказал Витька и сдвинул большой закопченный чайник на край костра, — чайку ночью мужики попьют.

Утром на стане парило оживление. Кок готовил праздничный обед, дядя Толя брил желающих, стриг им бороды и головы. Хромовые сапоги у всех собраны в гармошку и отливали глянцем. Кроме рубах и косовороток, у некоторых нашлись в гардеробе пиджаки. По велению моды мужчины накидывали их на плечи, не вдевая руки в рукава и вальяжно прогуливались.

Ближе к полудню обитателей стана охватило жгучее нетерпение, малодушные начали сомневаться и роптать:

— Артельщик Герц из породы «обещалкиных», посулил и забыл. С глаз долой из сердца вон!

Старшой вынес и выставил на стол две бутылки спиртного для томящихся работяг, ящик с водкой он прикрывал грудью.

— Вам сто граммов для запаха, дури своей хватит.

Море чуть слышно плескалось о гальку косы, из долины тянул теплый ветерок. Полная вода приступала по обнаженному дну к берегу. Мальчишки забрались на утес и разглядывали остров Завьялова, улегшийся напротив полуострова Старицкого.

— На нем несколько временных лесозаводов осеннюю, жирующую селедку перерабатывают, — объяснял абориген, — мужчин, женщин вербуют на путину и привозят с «материка». Сменная она — вербота. Крабов есть брезгуют, нерп и лахтаков боятся больше волков. Умора! Акиб и ларг орочи палкой по носу убивают.

Медведей на острове не сосчитать. В холодные зимы пролив между островом и полуостровом замерзает. Весной косолапые просыпаются, покидают берлоги и в поисках еды переходят пролив по ледяному мосту и выбираются к нам. Трех мишек-бродяг застрелили прошлой весной на свалке. Голодные, обнаглевшие медведи вывели из себя жителей поселка.

Звери вскрыли яму с горбушей, предназначенной для удобрения. Гость вопросительно посмотрел на Витьку:

— Вы рыбой удобряете огороды?

— Конечно, — подтвердил тот, — навоза взять негде и по весне закапывают рыбу в землю, она перепревает в перегной и получается удобрение, Витька обернулся и взглянул на мыс Красный.

— Плывут долгожданные.

Из-за далекого мыса появился БМК, тащивший кунгас. На его палубе мельтешили разноцветные фигурки. Над бухтой разносился отдаленный стук мотора. Артельщики, маявшиеся на берегу, загоготали и выстрелили из дробовика.

БМК с кунгасом не спеша пересекали бухту Веселая.

— Нарочно Герц, сволочь, издевается над нами, плывет потихоньку, власть показывает, — сплюнул в сердцах дядя Толя. Мужикам от нетерпения не стоялось на месте. Они нервно прохаживались по галечному берегу, взбирались на холмик и глядели на кунгас, приставив ладони ко лбу.

— Митрич, уважь народ, выставь пару бутылок, чтобы душа свернулась и развернулась! Герц из нас кровь выпил.

Старшой устал протестовать, он залез в палатку и подал две поллитровки. Артельщики дернули по стакану, закусили «рукавом», задымили «Звездочкой», к закуске они не притронулись.

Полная вода не достигла пика, из-за осадки БМК не подвел кунгас к берегу, они встали на якорь метрах в тридцати от косы. От кунгаса неслись заливистые звуки «двухрядки», на палубе хороводили несколько размалеванных молодух в ярких сарафанах, крепдешиновых юбках, на головах кокошники.

— Умереть — не жить! — охнул один из артельщиков.

Пьяненький артельщик Герц сидел на манер монгольского богдыхана под брезентовым навесом, пряча от солнца лысый череп.

Гармонист-виртуоз закончил играть, подвыпившие бабы сгрудились у борта, призывно махали платочками и кричали:

— Пошто томите, мужички! Разве мы вам не по нраву! Пущай Герц, черт старый, везет нас обратно, другие кавалеры сыщутся, мужики застонали от отчаяния.

— Кавалеры, едри вашу в корень! — дребезжащим голоском завопил Герц. — Чего растерялись, олухи царя небесного. Езжайте на шлюпке, бредите к кунгасу и перенесите девок на берег. Смотрите, лежебоки, я толику погожу и поверну оглобли вспять.

Двое артельщиков кинулись к шлюпке, до которой вода не дошла. Четверо переглянулись и начали снимать сапоги, скинули пиджаки и брюки. Оставшись в исподнем (трусов у них не водилось), они не мешкая побрели к барже. Вода доходила мужикам до пояса. Молодухи не обращали внимания, что их ухажеры в кальсонах.