Золотая змея. Голодные собаки - [77]
Однако же что делать? Вот над чем ломал голову дон Фернан ясным утром, когда солнечные блики лежали на булыжной мостовой кривых улиц, окаймленных желтыми домами с красными черепичными крышами. Над площадью гордо вздымались церковные башни, звенели надтреснутые колокола, а сбоку красовался белый фасад двухэтажной префектуры. На втором этаже был балкон с витыми перилами.
Что делать? Сеньор субпрефект важно восседал в кабинете, за письменным столом, заваленным бумагами. Он глядел сквозь ржавую решетку на заросшую травой площадь и на пересекавшую ее желтую тропинку. Дон Мамерто уже открыл свою лавку и теперь стоял в дверях, выставив толстый живот и глазея от нечего делать на хилых свиней, рывших землю. Две богомолки в черных накидках прошли под балконом и исчезли в беззубой пасти храма, и снова на площади остались только жирный дон Мамерто да хилые свиньи. «Дрянной городишко!» — проворчал субпрефект и, чтобы стало легче, выпил две рюмки хорошего рому. А все же место терять не стоит. По воскресеньям чоло и индейцы наводняли городок, и просителей было достаточно. Проситель за просителем, штраф за штрафом, и дон Фернан, помимо положенного жалованья, сколотил изрядную сумму, которую намеревался увеличить до возвращения в Лиму. Иначе — зачем же мучиться! Кроме того, когда в сорок лет все еще не удалось, как говорится, схватить судьбу за хвост, надо как-то обеспечить будущее.
Что делать? Эта неотвязная мысль билась в мозгу дона Фернана, точно зверь в клетке, а в это самое время из-за угла показался тощий, долговязый лейтенант Чумпи, прозванный Ужаком. Лейтенант направлялся в префектуру. В глазах дона Фернана молнией сверкнула счастливая мысль, и губы под черными подстриженными усами растянулись в улыбке.
— Прибыл в ваше распоряжение, — сказал лейтенант, отдав честь, как положено, и вытянувшись от порога до потолка. К своему удивлению, на этот раз он не услышал обычного: «Ладно… Проходите, пропустим по рюмочке…»
— Сеньор лейтенант, — сказал субпрефект. — Мне кажется, довольно сидеть сложа руки и считать ворон.
— Слушаю, сеньор.
— Да, да. — Голос субпрефекта стал торжественным. — Надо покончить с бандитизмом, друг мой… Входите, есть разговор.
Чумпи вошел, грохоча коваными сапогами.
— Вот что, лейтенант, — сказал субпрефект, — отправляйтесь-ка вы в Ущелье и доставьте сюда братьев Селедонов живыми или мертвыми. Слышите? Живыми или мертвыми.
Смуглое угловатое лицо Чумпи стало еще суровее. Он помолчал, его редкие усы дрогнули, и он произнес густым басом:
— Доставлю, сеньор…
Тогда субпрефект спустился с высот своего сана и по-приятельски хлопнул Чумпи по крепкой спине. Воспользовавшись дружелюбием начальства, лейтенант поспешил вставить:
— Только надо бы подкрепление… Еще четырех полицейских.
Дон Фернан испугался.
— Что вы! Ни в коем случае! У префектуры и так дел полно, надо преследовать смутьянов. Все правительство только тем и занято. Они все равно никого не дадут. А вообще-то, между нами говоря, я там кое-кого знаю. Все это мои приятели. Если справитесь с делом, мы из них что-нибудь выжмем. Да, лейтенант, меня так просто не спихнешь… Долго еще будете тут терпеть вашего покорного слугу. — И добавил: — А что касается Селедонов, друг мой, — вам и карты в руки… Я доложу обо всем в лучшей форме, так что в накладе не останетесь.
Наступило неловкое молчание. Чумпи в обещания не верил и даже не поблагодарил. Он презрительно скривил губы и сморщил нос. Дон Фернан вдруг почувствовал себя беспомощным. Неужели и на этот раз Чумпи постигнет неудача? Бледное лицо субпрефекта, зарумянившееся было от сознания собственной важности, снова побледнело. Он посмотрел в серые глаза высокого, крепкого метиса, скрестившего руки на груди. Лейтенант мог бы раздавить начальника любой из этих громадных ручищ, на одной из которых блестел амулет — толстое стальное кольцо. Но Чумпи отвел глаза и уставился в бумаги, разбросанные по столу. Дон Фернан улыбнулся. К нему вернулась уверенность, и он пустил в ход хитрость столичного деляги, искушенного в искусстве лести.
— Вижу, вы смотрите с недоверием. Запомните твердо: поймать или уничтожить этих братьев — дело нешуточное. Заговорят газеты… Открытое сражение, а, недурно?.. Вот вам мое честное слово… Да и потом, долг прежде всего.
Чумпи на минуту задумался. Он не мог возразить, не мог даже все это осмыслить и сказал просто:
— Мне за это платят… Будут вам бандиты.
А дон Фернан почувствовал, будто после ненастья наконец засияло солнце. Он бросил взгляд на бутылку, обнял Чумпи за плечи, подвел к столу и любезно предложил:
— Выпьем-ка по рюмочке, подкрепимся немножко. Что-то похолодало, а?..
Не одну — много рюмок пропустили субпрефект с лейтенантом. Начальник соизволил пошутить для пользы дела:
— Да, да, Чумпи, только и слышишь: Ужак — бездельник, братцы Селедоны гуляют у него перед самым носом… Так и умрет лейтенантом, куда ему! Ужак то, Ужак се… По всему городу суды да пересуды. По всему городу! А я вот думаю, что этот Ужак одним ударом покончит с бандитами, да и с болтунами, попадись они под руку…
Оба дружно захохотали.
— Вот увидите, дон Фернан, я приволоку сюда этих болтунов и не отпущу, пока штраф не заплатят…
Перуанский писатель Сиро Алегрия — классик латиноамериканской литературы XX века. Книга его — и реалистический роман, и настоящий народный эпос. Это грустная и величественная история многострадальной индейской общины, нерасторжимо связанная с миром перуанских легенд. Трагический пафос книги сочетается с ощущением надежды, живущей в высоком благородстве главного героя индейца Росендо Маки, в терпении и мужестве индейцев и в суровом величии древней страны.
«В романах "Мистер Бантинг" (1940) и "Мистер Бантинг в дни войны" (1941), объединенных под общим названием "Мистер Бантинг в дни мира и войны", английский патриотизм воплощен в образе недалекого обывателя, чем затушевывается вопрос о целях и задачах Великобритании во 2-й мировой войне.»В книге представлено жизнеописание средней английской семьи в период незадолго до Второй мировой войны и в начале войны.
Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.Эта книга издавалась в 2005 году (главы "Джимми" в переводе ОП), в текущей версии (все главы в переводе ОП) эта книжка ранее не издавалась.И далее, видимо, издана не будет ...To Colem, with love.
В истории финской литературы XX века за Эйно Лейно (Эйно Печальным) прочно закрепилась слава первого поэта. Однако творчество Лейно вышло за пределы одной страны, перестав быть только национальным достоянием. Литературное наследие «великого художника слова», как называл Лейно Максим Горький, в значительной мере обогатило европейскую духовную культуру. И хотя со дня рождения Эйно Лейно минуло почти 130 лет, лучшие его стихотворения по-прежнему живут, и финский язык звучит в них прекрасной мелодией. Настоящее издание впервые знакомит читателей с творчеством финского писателя в столь полном объеме, в книгу включены как его поэтические, так и прозаические произведения.
Иренео Фунес помнил все. Обретя эту способность в 19 лет, благодаря серьезной травме, приведшей к параличу, он мог воссоздать в памяти любой прожитый им день. Мир Фунеса был невыносимо четким…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений.