Золотая змея. Голодные собаки - [49]

— Река, река! — снова повторяет инженер, не сводя с нее глаз. — Раньше я как-то совсем не думал о ней. А ведь какая она огромная, какая упрямая, ведь все это создано ею, правда? Своим диким ревом она когда-то так испугала каменные громады, что они отступили, образовав долину. Она рассекла скалы и пробила себе дорогу. О, какие здесь были битвы, когда река теснила эти горы, а потом, выбрав себе русло, сколько раз она слизывала все, чем сама же украсила свои берега! Если бы не было вот этого огромного утеса над водой, разве вы жили бы здесь сейчас? Нет, конечно! Но я вижу тот день, когда река уничтожит и эту преграду, — какое тогда будет половодье! Вода хлынет через утес, и весь Калемар превратится просто в берег, покрытый галькой. А потом здесь вырастут гуаранго, и все будет так, как в любом другом месте, а от садов и людей и следа не останется…

Слушая его, мы думаем, что и вправду река может сделать не только это, но и многое другое, хотя не так-то быстро разрешится спор воды и камня, ведь в этом утесе, что подпирает склон горы, тоже сила немалая, и борьба между ними будет тянуться целую вечность.

А инженер торопливо жует коку и говорит без умолку:

— Как удивительно все это! Сколько дорог я исходил, сколько скал облазил! Чтобы усмирить эту дикую природу, нужна не одна крупная компания. Здесь есть все, и нет ничего. Я многое осмотрел. Впадина Уайабамбы издавна славится своими богатствами, но там не обойдешься без железной дороги или шоссе, а чтобы проложить их через эти адские каменные дебри, понадобится столько денег, что не приведи бог! Подумайте только! Руда есть даже на самых вершинах, а как туда доставить оборудование? Чего я только не насмотрелся, чего не наслушался, пока искал руду!

— Рассказывайте, дон Освальдо, рассказывайте все подряд… — просит старик.

— Все или ничего, да? Ладно, слушайте. Сколько я круч обстукал своей киркой — не сосчитать. Ел, что попало, спал, где придется. Потом упал в пропасть мой гнедой, и я остался совсем один, а холод был такой, что, думал, конец мне. А один раз индеец, провожатый, говорит: «Дождь будет, тайта», хотя на небе — ни облачка. Я посмеялся над ним и велел идти дальше, как вдруг, когда мы были уже далеко в горах, небо потемнело и разразилась такая страшная буря, что мы уже ни шагу не могли сделать и промокли до костей. Не понимаю, как меня смерть обошла! В другой раз мне взбрело в голову отправиться из Бамбамарки ночью. А староста, индеец Аристобуло, говорит: «Подождите до утра, сеньор, сегодня ночью душа сожженной будет блуждать по деревне». Я слыхал, что этот самый Аристобуло служил в армии и даже учился когда-то, а главное, я знал, что он совсем не глупый человек, вот я и отвечаю ему, что, мол, как же это вы и на побережье в городе жили, и столько всего видали на своем веку, а верите в такие глупости? Но он все твердит свое: «Поверьте, сеньор, так оно и будет». Да, кстати, вы, может быть, не знаете, разговор шел о женщине, которую они сожгли на костре…

— Знаем, знаем, — в один голос отзываемся мы.

Но инженер как будто уже забыл об этом. Совы заухали еще громче, и им овладело какое-то странное беспокойство. Руки все щупали одеяло и песок, словно искали, за что бы ухватиться. Наконец он опять заговорил:

— Так вот, у них священником был тогда некий Руис. А у него была жена и сын, подросток. И случилось, что одна индианка, очень миловидная, но, по слухам, колдунья, спуталась с этим священником. Представляете себе? Священник, и вдруг такие дела!

— Священники у нас всегда женятся, да и этого им кажется мало…

— Да, я знаю, здесь это обычное явление, как будто так и надо. Короче говоря, один раз эта самая женщина заколола свинью, а сын священника тут как тут, стоит и просит шкварочек. «Хоть одну, маленькую!» — ужасно противная была у него манера тянуть за душу. «Нету, нету у меня ничего», — отвечает ему женщина, но он так пристал, что она его все-таки угостила. Мальчонка поел, запил водой, а потом взял да и наглотался каких-то диких ягод. Короче говоря, у него начались колики, и вскоре он умер. Его мать, жена священника, задумала тогда одно дело, да так прицепилась к мужу, так его уговаривала, что в конце концов он сдался… В воскресенье после молебна он обратился к народу и сказал, что надо, мол, колдунью сжечь и что староста ее уже арестовал. Люди, не долго думая, побежали за хворостом и в один миг разложили огромный костер. И женщины были там, и дети. Потом привели несчастную. Уж как она обливалась слезами, как клялась и божилась, что ничего дурного у нее и в уме не было! Но куда там, ее связали по рукам и ногам и втащили на кучу хвороста. Подожгли сразу с четырех сторон. И вот языки пламени лижут ее, а она извивается, как змея, кричит: «Спасите, ради Христа!» Но никто, конечно, спасать ее не собирался, наоборот, все держали в руках дубины на случай, если вдруг она вырвется. Беднягу всю обволокло пламенем и дымом, задыхаться стала. И хотя она уже затихла, индейцы тащили и тащили хворост, совсем озверев — очень уж их раззадорила жена священника: бледная, с растрепанными волосами, бегает, кричит, скорей, мол, надо покончить с этой бесовкой! Ну, а священник, тот все стоял в сторонке, молился шепотом, а у самого руки так дрожали, что еле четки мог держать…