Золотая жила для Блина - [10]

Блинков-младший огляделся, раздумывая, что учудить, чтобы папа отказался от полета. У стены ангара стояла ржавая рама грузовика без колес. А что? Подходит. Главное, чтобы все выглядело непринужденно. Пройтись рядом, споткнуться и головой — о вон ту торчащую железку. Не попасть бы виском, а то убьешься насмерть. Надо только рассадить себе лоб, и хорошенько, чтобы кровь залила глаза. Единственное, чего по-настоящему боится папа, — это повредить голову и стать идиотом. И за сына испугается.

Митька уже отошел к грузовику, рассчитывая, где споткнуться, как вдруг понял, что так он спасет одного себя. Папа — обязательный человек. Раз ему поручили доставить Бандуру, он доставит. А Митьку отправит в больницу, конечно, собираясь вернуться к нему этим же самолетом и не зная, что не вернется… Когда зеленоглазые приблизятся к нему, чтобы убить, он же ничего не поймет, не поймет до последнего мгновения!

Нет, бросать папу нельзя. Вдвоем у них будут шансы отбиться… Торопя события, Блинков-младший достал свой складной нож с отверткой и пошел помогать отцу, который вывинчивал из ящика последние шурупы.

Глава VIII НАЧИНАЕТСЯ!

Рев тысячесильного мотора пронизывал старичка «Ан-2» насквозь и отдавался в костях. У Блинкова-младшего давно заложило уши. Пассажирских кресел в самолете не было, по бортам тянулись две длинные скамейки. Летишь боком, в иллюминаторах напротив только небо, а чтобы посмотреть на землю в иллюминатор за спиной, надо сворачивать шею. Зато никто не подкрадется с тыла.

Внизу горела тайга. За два часа полета Митька насчитал восемь пожаров. Одни бушевали на десятки километров, другие тлели желтоватым торфяным дымом. Иногда дымное облако накрывало низколетящий самолет, и запах гари не выветривался еще долго после того, как пожар оставался позади.

За открытой дверью пилотской кабины в левом, командирском кресле почитывал газетку главарь зеленоглазых. Штурвал немного пошевеливался без его участия. С Митькиного места не было видно, чем занимается второй пилот в правом кресле. С час назад он выходил, чтобы поговорить, вернее, поперекрикиваться с Пашкой, но Сергей Иванович не взял штурвала.

Самолет летел на автопилоте, и это было плохо. Значит, главарь тоже сможет участвовать в схватке за Бандуру. Немного утешало то, что второй пилот оказался кавказцем с висячим носом, усами и жутким акцентом. Зеленоглазые, конечно, ему друзья-приятели. Но еще неизвестно, как он себя поведет, когда друзья-приятели начнут убивать пассажиров.

Населенных пунктов в иллюминатор давно не наблюдалось, и Митька ждал, что зеленоглазые вот-вот начнут.

Он хорошо устроился. Справа папа, слева тяжелый на вид огнетушитель, под скамейкой какая-то кирка или, может, ледоруб с острым стальным клювом и короткой рукояткой. Ухватистая штука, подходящая для боя в тесноте. У другого борта стояли прислоненные к скамейке щиты от Бандуриного ящика. Митька прикинул, как при первой же опасности повалить один щит на себя. Толстые доски по грудь закроют и его и папу. Из-за них можно будет действовать киркой-ледорубом.

Слабым звеном в обороне оставался папа. Он старый солдат, хладнокровный, жилистый и гибкий. Пришельцы еще не знают, с кем связались! Папа их нашинкует, как морковку по-корейски. Беда в том, что сейчас он совсем не чувствует опасности. Придется первый удар принять на себя, а потом папа втянется.

А папа был счастлив. Всю дорогу он боялся сделать что-нибудь не так и осрамиться перед академиком Лемеховым. В купе покрикивал на Митьку: «Пройди боком! Не трогай ящик!» В машине изводил шофера: «Притормозите, впереди рельсы». А здесь поначалу заглядывал в кабину к Сергею Ивановичу, проверяя, вправду ли самолет летит на безопасной для Бандуры высоте. Но путь подходил к концу, и папа решил, что поручение академика выполнено. Зная, что никто, кроме сына, не услышит, он в голос пел под рев мотора:

— Долог путь до Ванавары! — невнятно тралялякал и, погодя, начинал опять: — Долог путь до Ванавары!

— Что это?! — прокричал Митька.

— Песня английских летчиков! Из очень старого фильма! «Долог путь до Типперери»! Только я слов не знаю! И что такое Типперери, тоже не знаю!

— Теперь что?!

— Тип! Пе! Ре! Ри! — надсаживаясь, выкрикнул папа, закашлялся и махнул рукой. Нет, разговаривать было невозможно.

Через минуту Митька опять расслышал:

— Долог путь до Ванавары!

Мотив был заразительный, и он подпел.

Лина за все время не сказала ему ни слова. Может, уже считала Митьку покойником, а может, жалела, но сама ничего не могла поделать. Еще до взлета она и Пашка расстелили в хвосте самолета большой брезент и стали возиться с парашютом. Сначала Пашка проверял, как он уложен. Потом пристегивал к мешку новые лямки, пока не получилась конструкция, которую можно было бы надеть на некрупную лошадь. Наконец, они с Линой вдвоем напялили все лямки на себя и превратились в сиамских близнецов: Лина спереди, пристегнутый к ней Пашка сзади. Стало ясно, что лямки специально сделаны, чтобы вдвоем прыгать с одним парашютом. И они стали прыгать!

Пашка залезал на скамейку. Плечами он упирался в низкий потолок, а куда прятал голову, было не видно из-за Лины. Лина просто висела. Ноги у нее не помещались на скамейке. Пашка, растопырив руки, как будто изображал самолет, спрыгивал на брезент, и они с Линой валились набок. После этого Пашка с недовольным лицом кричал Лине в ухо. Похоже, что в поезде она сильно преувеличила свои парашютные подвиги.