Золотая трава - [31]

— Тогда скажите, пожалуйста, что же такое есть между нами?

— Я могу ошибиться, но мне кажется, что вас обоих тянет друг к другу, и не пойму почему, но вы оба стараетесь сопротивляться своему влечению. Так как вам обоим это не удается, у вас портится характер и вы ощущаете себя несчастными. Вот! У вас очень вкусный кофе. Пожалуй, крепковат, но, вероятно, это потому, что мой собственный обычно довольно безвкусен. Во всяком случае, я подзаправилась и готова следовать дальше.

Лина-Лик хлопочет около кофейника, осведомляясь, достаточно ли горяч кофе. Она настаивает, чтобы Элена съела еще хлеба с маслом. И в то же время она придумывает фразы, которыми ей удастся объяснить ситуацию жене Корантена и, ничего прямо не спрашивая, получить от нее хороший совет. Пусть она уже обнаружила свою растерянность, ей все же хотелось сохранить достоинство, пощадить свое самолюбие. Ведь перед ней не только посторонняя женщина, но на первый взгляд она и старше-то Лины всего на какой-нибудь год-два. А Элена вновь села и постаралась стереть с лица все, что не напоминает простую озабоченность, и все же это опять она, намазывая масло на хлеб, приходит на помощь Лине, спрашивая:

— Кто из вас двух больший упрямец — он или вы?

— Да разве ж это упрямство? Тут, безусловно, нечто совсем другое, и не думайте, что это так просто объяснить. Я и сама не очень понимаю. Это он мешает мне понять. Можно подумать, что ему стыдно и обидно добиваться меня. Почему? Потому ли, что он — простой рыбак, а мы коммерсантки, довольно-таки богатые? В Логане заведено, чтобы браки совершались в своей среде. Поэтому я, например, должна бы была выйти замуж за Жоза из табачного киоска, того, у которого автобус. Это потому, что я — единственная дочь Лик Малегол и что зятю, возможно, будет здесь не по себе. Я-то ничего толком не знаю. Во всяком случае, видно, — он не доволен ни собой, ни мной. Что-то тут не ладно, и он боится будущего. А тут еще и мой характер, не очень подчас легкий, да и у него не лучше.

— Большинство супругов не больно хорошо друг в Друге разбираются до женитьбы. Но когда-то надо рискнуть. С тем ли, с другим ли. Однако лучше все же хорошо выбрать.

— Да разве я его выбирала? Я еще в коротеньких юбках бегала, а он был юнгой, когда, вернувшись из плавания, Дугэ начал повсюду меня отыскивать. Мы и тогда непрерывно ссорились. Но стоило нам расстаться и каждому уйти в свою сторону, как мы тут же начинали придумывать тысячу предлогов, чтобы опять встретиться. Ну люди и начали судачить, что впоследствии нас надо непременно поженить. Все это продолжается уже больше десяти лет. Вы только что сказали об упрямстве. Возможно, из противоречия молве мы и решили, что не поженимся, невзирая ни на что. В результате мы сами погрязли во лжи. Самое ужасное тут то, что ни один из нас не в состоянии ни жить друг с другом, ни жить порознь.

— Поговорим о вас. Безусловно, существует и еще причина, которая вас останавливает.

— Да. Лучше уж сказать сразу, потому что все равно вы заставите меня признаться, если только уже и сейчас не знаете. Это — страх. Если вы когда-нибудь изучите эту местность, вы поймете, что женщина должна иметь сильно просоленное сердце, чтобы всю жизнь поджидать возвращения мужчин с моря, следить за состоянием океана, за изменчивыми небесами, встречая взгляды вдов и сирот всякий раз, как выйдет из дому. Редкий год мы не теряем то одно, то несколько судов, и маленьких и больших, возле наших берегов или в проливе возле Ирландии. Ужас в том, что к этому привыкают, занимаясь бессознательно самоуничтожением, впадают в некое тупое безразличие, которое называют покорностью судьбе, чтобы не слишком упрекать себя. Я недостаточно сильна, чтобы взвалить на себя такое бремя.

— Что я могу ответить вам, Лина? Мы договорились с Корантеном Ропаром, что каждый останется при своем деле до тех пор, пока один из нас не решит присоединиться к другому и целиком отдаться на его волю. Я надеюсь, что так поступит он. Не потому, что я самая сильная из нас двух, а потому, что он лучше меня.

Разговаривая, она поставила кофейную кружку, не вынимая из нее ложки, на поднос. Сложила белую салфеточку по прежним складкам. Хлеб был хрустящим, но она не оставила на столе крошек, она сумела деликатно и незаметно — даже если бы очень внимательные глаза за ней следили — их съесть. Она встала, уже держа в руках свою клеенчатую сумку, растопырила руки, чтобы провести ими сверху донизу от подола платья до верха фартука, как делают женщины, у которых в доме имеется всего лишь маленькое зеркальце, такое, что только лицо в нем увидишь. Дотронулась рукой до чепчика, спереди, сзади, с боков, проверяя, все ли в порядке. И снова удивительная улыбка заиграла на ее лице.

— Ну ладно, — сказала она, — лучшее, что мы можем предпринять, — это отправиться сейчас же к Мари-Жанн Кийивик, чтобы дожидаться мужчин.

Лина-Лик едва успела выхватить носовой платок из кармашка фартука, чтобы вытереть слезы, повисшие у нее на ресницах.

— Я провожу вас туда. Покажу вам дом и вернусь, У меня здесь много работы.

— У вас две служанки, — сказала Элена. — Пусть сами и управляются. А вы этот вечер проведете не так, как обычно.