Золотая рыбка - [5]

Ёхэй с удовольствием погрелся бы еще возле теплой жаровни, но пришлось натянуть резиновые сапоги и выйти из дома. Щурясь от ласковых лучей утреннего солнца, он спустился к калитке на заднем дворе. И вдруг всем своим существом почувствовал, насколько метко старинное образное название этих мартовских дней: «пора пробуждения личинок».

Как Ёхэй и предполагал, возле сарая высилась целая гора хлама. Чего только там не было: доски от обвалившегося навеса, водосточный желоб, пустые бутылки и банки разных размеров и, наконец, разбухшая от влаги картонная коробка с игрушками Рюкити. Все было настолько перепачкано и залеплено комьями слежавшегося снега, что Ёхэй даже не мог определить, что же из этого хлама все-таки можно будет сжечь.

Ехэй совсем пал духом, когда взгляд его неожиданно наткнулся на несуразную старую полиэтиленовую ванну, давным-давно брошенную около сарая. Он органически не переносил изделий из полиэтилена. Его раздражал сам материал. Ведь подумать только, с металлом и близко не лежал, а такая завидная прочность: хоть колоти, хоть топчи. В этой старой детской ванночке когда-то купали маленького Рюкити, а потом она, очевидно, долгое время служила мусорным ящиком. Чудом избежав отправки на свалку и, по-видимому, гордясь этим, ванна прочно сидела на своем голубом днище.

Прищелкнув от досады языком, Ехэй подошел к куче хлама поближе. Нет, разделаться со всем этим барахлом надо сегодня же. Злополучная ванна была, по сути дела, просто большой лоханью, до краев наполненной талым снегом и дождевой водой, стекавшей с крыши сарая. Кое-где в бурой жиже зеленели пятна тины. Ночной мороз подернул поверхность тонкой пленочкой льда, точно прикрыл ее целлофаном.

Итак, прежде всего следовало вылить воду. Ехэй надел рабочие перчатки и попытался приподнять край лохани, но безуспешно: лохань с водой оказалась очень тяжелой. Разозлившись, он присел, резким толчком накренил ванну и вдруг замер – против потока, выливавшегося на землю мутной струей, в самой ванне двигался какой-то блестящий черный предмет величиной чуть больше ногтя. Ёхэй попридержал лохань – все исчезло. Решив, что это комочек грязи, подхваченный водой, Ёхэй продолжил начатое дело. На этот раз блестящий предмет всплыл ближе к поверхности. Передвигался он, вне всякого сомнения, самостоятельно. Ёхэй не верил глазам. Вот черный комочек оказался на поверхности, и Ехэю наконец удалось рассмотреть его очертания.

– Ба-а! Да это же наша Чернозолотка! – изумленно воскликнул старик.

Он поспешно опустил лохань на землю и впился взглядом в крохотное существо. Странно, но в это мгновение он испытал такое чувство, как если бы ему довелось неожиданно встретить Рюкити.

Чернозолотка была той самой золотой рыбкой, которую прошлым летом Рюкити поймал в водосточной канаве неподалеку от зубоврачебного кабинета. Ребятишки сразу же назвали рыбку Курокин, что означает Чернозолотка. Прозвище так и закрепилось за ней: крошечная, с ноготь большого пальца Рюкити, рыбешка была настолько черна, будто ее специально вымазали тушью. Спереди – справа и слева – у нее двумя шишечками торчали глазки. Отсюда, наверно, и происходит название этой разновидности золотых рыбок – «водяные глазки». Сзади у малышки круглым веером топорщился хвостовой плавничок. Казалось, вся рыбка состоит только из головы да хвостика, больше и ухватиться не за что. Одно умиление было смотреть, как, виляя хвостиком и с усилием поворачивая непропорционально выдававшуюся головку, рыбка деловито сновала в воде. Поймать ее не составило для Рюкити особого труда.

Дней пять мальчик буквально не расставался с Чернозолоткой. Он поместил рыбку в бутыль с широким горлом и поставил этот самодельный аквариум на своем письменном столе. Во время еды бутыль переносилась на обеденный стол. Потом наступило увлечение бумерангом и пистолетом, и рыбка куда-то исчезла. Во всяком случае, в повседневной суете и заботах Ехэй совершенно забыл о ней и не вспоминал до этого утра. Старик, как это нередко свойственно взрослым, пожалуй, даже осуждал внука за его небрежное отношение к когда-то нежно любимым игрушкам.

«Прозимовать в таком месте?! Чудеса, да и только!» – Ёхэй кинулся к дому.

– Послушай, послушай, Мияко! Чернозолотка-то, оказывается, жива! – радостно объявил он жене, распахнув дверь в столовую.

Мияко возилась возле жаровни, заканчивая приготовления к завтраку.

– А-а, ты, должно быть, нашел ее в полиэтиленовой лохани? – обернулась она к мужу. Но в ее голосе почему-то не чувствовалось особого изумления. – Это Рю ее туда выпустил.

– Так ты знала?!

– Что ж, уцелела – и славно.

Получалось, что забыл о рыбке и оставался в неведении один Ёхэй.

Вслед за мужем Мияко поспешила на задний двор.

Подойдя к лохани, они присели возле нее, и вдруг Ёхэй удрученно обронил;

– Кто знает, может быть, писатели, живущие в мире вымысла, невольно сами как-то черствеют душой?…

– О чем ты?

– Я был потрясен, обнаружив Чернозолотку, да и твои слова задели меня.

– Выходит, я тебя обидела?

– Нет-нет. Тут дело во мне самом.

На этот раз Мияко не смолчала.

– Да нет уж, с профессией писателя это не связано. Ты вообще всегда отличался некоторой черствостью. Вспомни, как ты вел себя, когда мне случалось простудиться и заболеть. Нет чтобы ласково обнять и пригреть меня. Только и знал, что читать нотации: «Нельзя выходить на улицу без пальто, неразумно мыться в плохо протопленной бане…»